«Суер-Выер»: журнальные варианты
«Огонёк». 1994. № 1. — С. 29—31. (PDF)
Юрий КОВАЛЬ
СУЕР-ВЫЕР
(отрывки)
Перед вами — новые страницы из фантасмагорического повествования Юрия Коваля «Суер-Выер» (первая публикация была в №32 за 1991 год). Во второй раз перечитывая это далеко не детское произведение знаменитого детского писателя, я опять, как и два года назад, не мог отделаться от мысли: что же это такое? Новое раблезианство? Новый авантюрный роман, который может длиться бесконечно (и, кстати, так еще и не закончен)? Последний крик шестидесятнической глобальной ироники? Не знаю... Да это и не важно.
Борис МИНАЕВ
ХРЕНОВ И СЕМЕНОВ
Издали мы заметили клубы и клоки великого дыма, которые подымались над океаном.
— Это горит танкер «Кентукки», сэр, — докладывал капитану механик Семенов, — надо держаться в стороне. Как бы «Лавр Георгиевич» не воспламенился.
Мы удерживали «Лавра» в стороне, но течение Куро-Пиво неукоснительно волокло нас к дыму.
Никакого танкера, к сожалению, не горело. Дым валил с острова, застроенного бревенчатыми избушками, крытыми большею частью рубероидом. Из дверей избушек и валил дым.
— Что за неведомые сооружения? — раздумывал Суер, оглядывая остров в грубый лакированный монокуляр.
— Думается, рыбьи коптильни, сэр, — предположил мичман Хренов.
— Дунем в грот, — сказал капитан, — приблизимся на расстояние пушечного выстрела.
Пока мы дули, дым отчего-то иссяк. Что-то, очевидно, догорело.
— Высаживаться на остров будем небольшими группами, — решил капитан, — Запустим для начала мичмана и механика. Хренов! Семенов! В ялик!
Пока Хренов и Семенов искали резиновые сапоги, из неведомых сооружений выскочили два десятка голых мужчин. Они кинулись в океан с криком:
— Легчает! Легчает!
Наши Семенов с Хреновым отчего-то перепугались, стали отнекиваться от схода на берег и все время искали сапоги. Кое-как, прямо в носках, мы бросили их в ялик, и течение Куро-Пиво притащило суденышко к голозадым туземцам. Те, на ялик внимания не обращая, снова вбежали вовнутрь неведомых сооружений.
Спрятав лодку в прибрежных кустах, мичман и механик стали подкрадываться к ближайшему неведомому бревенчатому сооружению. В подзорную трубу мы видели, как трусливы и нерешительны они.
Наконец, прячась друг за друга, они вползли в сооружение.
Как ни странно, ничего особенного не произошло. Только из другого неведомого сооружения вышел голый человек, поглядел на наш корабль, плюнул и вошел обратно.
ПОРА НА ВОБЛУ!
Этот плевок оскорбил капитана.
— Бескультурье, — говорил он, — Вот главный бич открываемых нами островов. Дерутся, плюются, голыми бегают. У нас на «Лавре» это все-таки редкость. Когда же наконец мы откроем остров подлинного благородства и высокой культуры? Когда?!
Сэр Суер помрачнел, нервно теребя на груди лакированный свой монокуляр.
Между тем дверь ближайшей избушки распахнулась, и на свет божий явились голый мичман Хренов и обнаженный Семенов. Они кинулись в океан с криком:
— Легчает! Легчает!
Группами и поодиночке из других сооружений выскочили и другие голые люди. Они скакали в волнах, кричали, и скоро невозможно было разобрать, где среди них Хренов, а где Семенов.
— Не вижу наших эмиссаров! — волновался капитан. — Старпом, спускайте шлюпку.
Спустили шлюпку, в которую и погрузились старые, опытные открыватели новых островов: ну, лоцман, Пахомыч и мы с капитаном.
Голые джентльмены, гогоча, ухватились за наши весла.
— Раздевайтесь скорее! — кричали они.
Слабовольный Кацман скинул бушлат.
— Хренов, Семенов! Хренов, Семенов! — беспокойно взывал капитан.
К нашему изумлению, среди голых джентльменов оказалось несколько Семеновых и два, что ль, иль три Хренова. Они подплывали на вечный зов капитана и глядели в шлюпку красными тюленьими глазами.
Какой-то липовый Хренов выставил из-под волны нос и закричал:
— Неужто это Суер? А я думал, тебя давно сожрали туземцы!
— Уйди в океан! — ревел старпом и отпихивал веслом неправильного Хренова.
— Так я же Хренов! — взвизгивал ложный Хренов. — Вначале зовут, а потом отпихивают.
— Тоже мне Хренов дерьмовый! — сердился старпом. — У нас уж Хренов так Хренов.
К сожалению, наш Хренов, который наконец появился, такого уж слишком мощного явления не представлял. Довольно скромный и худосочный Хренов, которого только в форме можно было принять за мичмана.
За Хреновым явился и Семенов.
— Высаживайтесь, кэп, — красноносо хрюкал он. — Не пожалеете. Здорово легчает!
— А нам пора на воблу, — объяснял Хренов.
— Пора на воблу! Пора на воблу! — подхватил и Семенов, и, взмахивая лихими саженками, они дунули к берегу брассом.
Задумчиво мы глядели им вслед, и за нашею спиною грудью вздыхал океан.
ОСТРОВ НЕПОДДЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ
Могучий клич «Пора на воблу!» поддержали и другие голые люди этого острова.
— И на пиво! — добавляли некоторые другие раздетые.
Хренов и Семенов, сверкающие задницами на берегу, чрезвычайно обрадовались, услыхавши такое добавление.
— Пора на воблу и на пиво! — восторгались они.
— Кажется, они продали нас, — сказал Пахомыч. — За воблу.
— И за пиво, — добавил Кацман.
Мы подплыли ближе и увидели, что все голые люди, а с ними и наши орлы подоставали откуда-то кружки с пивом.
Какой-то Хренов, кажется, не наш, выскочил на берег, обвешанный гирляндами воблы. Эти гирлянды болтались на нем, как ожерелья на туземных таитянках. Он раздавал всем по вобле на брата, а остальные приплясывали вокруг него и кричали:
— Вобла оттягивает!
Наши Хренов с Семеновым, отплясав свое, костями воблы уже кидались в океан и носом сдували пену из пивных кружек.
— Оттягивает! Оттягивает! — ворковали они.
— Неужели это так? — говорил Суер. — Неужели стоит только раздеться и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь: а не пора ли и мне на воблу?
— И на пиво, сэр, — пискнул Кацман.
Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку.
— Ладно, раздевайтесь, хлопцы, — сказал капитан. — Мы еще не едали воблы на отдаленных берегах.
И он снял свой капитанский френч.
Мы с Пахомычем не стали жеманиться — скинули жилеты и обнажили свои татуировки.
Шлюпка пристала к берегу. Тут же к нам подскочили Хренов и Семенов и выдали каждому по кружке пива и по хорошей вобле. Славно провяленная, она пахла солью и свободой.
— Пиво в тень! — приказал капитан. — Вначале войдем в неведомое сооружение. Все по порядку.
Мы прикрыли свои кружки воблой и поставили в тенек, а рачительный Пахомыч накрыл все это дело лопушком.
На ближайшем неведомом сооружении висела вывеска: Воронцовские бани.
— Что за оказия? — удивился Суер. — Воронцовские бани в Москве, как раз у Ново-Спасского монастыря.
— И здесь тоже, сэр! — вскричал Хренов.
— Здесь и Семеновские есть! — добавил Семенов. — А в Москве Семеновские ликвидировали!
Тут из Воронцовских бань выскочил сизорожий господин и крикнул:
— Скорее! Скорее! Я только что кинул!
И мы ворвались в предбанник, а оттуда прямо в парилку.
Чудовищный жар охватил наши татуировки.
С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Куро-Патко. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы.
— Что же это? — шептал он, — Неужто это остров неподдельного счастья?
Да, это было так. Счастье полное, чистое, никакой подделки. Жители острова парились и мылись с утра и до вечера. Мыло и веники березовые им выдавались бесплатно, а за пиво и воблу они должны были только радостно скакать.
Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи «Помни заветы матери». А надпись «Нет в жизни счастья» он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами!
В этот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани.
— Откуда такое богатство? — удивлялся Суер.
— Эмигранты повывезли, — ответствовали островитяне.
К вечеру на берегу запылали костры, и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:
В нашей жизни, и темной, и странной,
Все ж имеется светлая грань.
Это с веником в день постоянный
Посещенье общественных бань.Что вода для простого народа?
Это просто простая вода.
Братства банного дух и свобода
Нас всегда привлекали сюда.В Тетеринские,
Воронцовские,
Донские,
Ямские,
Машковские,
Измайловские,
Селезневские,
Центральные
И Сандуны.
А Семеновские ликвидировали,
А Мироновские модернизировали,
Краснопресненские
передислоцировали,
Доброслободские закрыли
на ремонт.Было много тяжелого, было,
Но и было всегда у меня:
Дуб, береза, мочало и мыло,
Пиво, вобла, массаж, простыня.Тело — голое! Сердце — открытое!
Грудь — горячая! Хочется жить!
В наших банях Россия немытая
Омовенье спешит совершить!Они пели и плакали, вспоминая далекую Россию.
— Мы-то отмылись, — всхлипывали некоторые. — А Россия...
Я и сам напелся, и наплакался, и задремал на плече капитана. Задремывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.
— Бежим! — шепнул мне вдруг капитан. — Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслаждении.
И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чем впоследствии множество раз сожалели.
ОСТРОВ УНИКОРН
— А остров Уникорн, друзья, — рассказывал Суер-Выер, — открыт еще в пятом веке до новой эры капитаном Ктессом. Но сейчас это открытие считается недействительным, потому что эра новая.
— Новая? — удивился лоцман Кацман, — С чего это она такая уж новая?
Капитан неожиданно закашлялся. Он явно не знал, что сказать. Прищурившись, внутренним своим взглядом рассматривал он нашу новую эру, но ничего такого уж особо нового в ней, кажется, не находил.
— Ладно тебе, — толкнул лоцмана старпом, выручая капитана. — Сказано тебе: новая — значит, новая, сиди помалкивай.
— По большому счету э... — продолжал Суер, — по большому счету э... Надо бы снова открыть этот остров.
— Ну, давайте откроем, сэр, — сказал Пахомыч. — Чего тянуть? Плевали мы на эру...
Остров Уникорн сам открылся нам издалека.
Подобный многоэтажному торту, лежал он посреди океанских гладей, и, как марципаны, то там, то сям торчали и блистали розовые везувии, а вместо сливочных роз пышно вздымались пальмы.
Никаких серпилий, к сожалению, видно не было. Вместо листьев с пальм свешивались запятые, а также буквы «икс» и «игрек».
— Запятых да игреков, пожалуй, не нанюхаешься, — задумчиво сказал Кацман. — Иксы можно сварить и съесть, — пояснил Суер. — Очень неплохое блюдо, напоминает телятину, а игреков можно и на зиму насушить. Старпом, готовьте вельбот!
— Почему не шлюпку, сэр?
— В чем дело? — удивился капитан. — В вельбот мы сможем погрузить значительно больше иксов и игреков, а запятые, кстати, годятся к бульону вместо лаврового листа.
Кроме весел, мы с собой в вельбот захватили еще и грабли, чтоб удобней было сгребать запятые, когда они понападают с пальм.
Сойдя на берег, мы сразу принялись трясти пальмы.
Запятые посыпались охотно. Правда, одна запятая упала на голову лоцману, пробила шляпу и вырвала клок волос, а другая умудрилась прорваться за шиворот старпому.
Она карябалась под тельняшкой и щипалась.
Пахомыч с проклятием выдрал ее, шмякнул о камень и растоптал.
Иксы и игреки отрывались с трудом, их приходилось срубать корабельными топорами, но все-таки мы набрали целую тачку этих латинских знаков.
Впрочем, совсем недолго мы так баловались и прохлаждались с иксами и запятыми. Ненавязчивые, но все нарастающие гром и топот послышались вдали.
— Скорее в вельбот! — крикнул капитан, — К черту лишние запятые! Бросайте их! Бежим! Бежим! Это Уникорн!
Немыслимый глухой рев послышался за скалами, и мы увидели вдруг острую пику. Она вылезала из-за скалы и нарастала, нарастала, постепенно утолщаясь.
— Черт подери! — кричал капитан. — Я не думал, что он еще жив! Капитан Ктесс видел его в пятом веке до нашей эры! А сейчас эра-то новая!
— Не знаю, чего уж в ней такого нового, — ворчал лоцман, обгладывая игрек.
— Навались! Навались! — командовал Суер, — Левая, загребай! Правая, табань! Подальше от берега, а то он достанет нас! Достанет!
Матросы наваливались изо всех сил, а пика, толстенная, как сосновое бревно, и острая, как сапожное шило, все вываливала из-за скалы.
Наконец, дьявольский вывал прекратился, и мы увидели, что это не пика, а огромный рог, приделанный ко лбу мускулистого существа с бедрами оленя, хребтиной буйвола, холкой харрабанды, ребрами зебры, жабрами жабы, умбрами кобры и шкундрами шоколандры. У него были густые вепри, ноздри и брежни.
— Это он! — кричал капитан. — Это Уникорн! О Боже правый! Какой у него страшный корн! Какой рог! Какой церос!
Да, друзья, это был Уникорн, или так называемый Моноцерос, которого русские подполковники чаще всего называют Единорогом.
Разъяренный отсутствием многих запятых, он подскакал к берегу и стал тыкать своим рогом в наш хорошо осмоленный вельбот.
Слава Создателю, что мы успели уже далеко отвалить от берега, и страшный бивень полосовал нейтральные воды, подкидывая в воздух акул и осьминогов.
ДРОТИКИ И КОРТИКИ
— Да, это единственный выход, — говорил сэр Суер-Выер, расхаживая по палубе взад и вперед, — Единственный.
Мы никак не могли понять, что творится с нашим капитаном, и жарили свои запятые.
Их, оказывается, очень даже легко жарить.
Получается вкуснее, чем грибы.
Только масло нужно особое. Мы жарили на масле, которого накачали на острове масляных пчел. Тамошние пчелы откладывают в соты первоклассное подсолнечное масло. Забавно, что подсолнухи на острове не растут, и пчелы собирают масло прямо с облаков. Правда, с особых облаков, с тех, что называются «кумулюсы».
А боцман Чугайло от этих жареных запятых вообще с ума посходил.
У него как-то в голове не укладывалось, что знаки препинания можно жарить. А когда уложилось, он нанизал запятые, как шашлык, на шампур, натолок иксов и игреков.
— А это, — говорит, — у меня будет сухой соус.
Развел мангал и стал прокаливать запятые. Вонь стояла ужасная, а боцман ел, обливаясь потом. Кошмарный, скажу вам, тип был наш боцман Чугайло.
— Да! Это единственный выход! — окончательно и твердо произнес Суер-Выер, стукнул кулаком по бочке с порохом и подошел к каюте мадам Френкель.
— Мадам! — сдержанно сказал он в закрытое дверью пространство. — Поверьте, это единственный выход!
— Не знаю ничего, не желаю, — послышалось за дверью.
— Мадам! Вы мне обещали! Дело в том, что мы находимся неподалеку от острова Уникорн.
— Неужели уже?
— Увы.
И капитан отошел от каюты.
На следующее утро самые дюжие матросы выстроились у дверей каюты мадам Френкель.
Дверь приоткрылась, и на пороге явилась мадам, абсолютно закутанная в свое одеяло. Мне показалось, что одеяло даже не одно, потому что виднелись еще какие-то квадраты и полосочки, но в точности я не ручаюсь. Возможно, и одно, но высочайшего класса закутки.
Самой же мадам видно никак не было. Только прядеклок рыжих волос торчал из конвертика, венчавшего это стеганое сооружение.
Взвалив мадам на плечи, матросы понесли ее к вельботу и опустили на талях в это просторное судно. За нею попрыгали и мы с капитаном.
Капитан приказал нам захватить с собою разное холодное оружие, и мы взяли в основном дротики и кортики.
— Зачем нам все это? — расспрашивал лоцман Кацман, неуверенно размахивая дротиком.
— Уникорна колоть, — сдержанно ответил Суер.
— Сэр! — удивленно сказал лоцман, открывая рот наподобие буквы «Э». — Сэ-Э-эр! Зачем нам его колоть?
— Чтоб добыть его рог, — пояснил капитан. — Рог Уникорна — это ценный товар. Мы после продадим его на рынке возле пролива Маточкин Шар.
— Да! Да! — заорали мы с Пахомычем. — Продадим рог у пролива!
— Но зачем же нам мадам Френкель, господа?
— Это приманка, лоцман. Понимаете? Бешеного Уникорна можно успокоить только видом прекрасной и молодой женщины.
— Да так ли уж она молода и прекрасна? — спрашивал надоедливый лоцман.
Тут из одеяла высунулась рука, обнаженная до плеча, влепила лоцману пощечину и снова вкуталась в свое одеяло.
Добравшись до берега, мы возложили мадам Френкель на бледную скалу галапагосского порфира, напоминающую ложе Амфитриты.
— Здесь, мадам, и будете разворачиваться, — сказал капитан. — Все должно быть по плану. Как только услышите топот копыт — сразу начинайте разворачиваться... В укрытие, друзья! Готовьте дротики и кортики!
Мы нырнули в укрытие, которое состояло из беспорядочно наваленных обломков иксов и игреков, и Пахомыч сразу начал точить свой дротик.
Точил он его обломком икса, визг и скрежет раздавались ужасные.
— Прекратить точить дротик! — приказал капитан.
В этот момент и послышался чудовищный топот.
РОГ УНИКОРНА
— Разворачивайтесь! — крикнул Суер, — Мадам, раскутывайтесь скорей!
Мадам мешкала.
Развернуть одеяло после многомесячной закутки сразу никак не удавалось.
Топот все нарастал, нарастал.
Из-за скалы показался острый витой и спиральный рог Уникорна.
Мадам, чертыхаясь, дергала одеяло взад-вперед, но вылезти из него никак не могла.
— Надо было самим ее раскутать! — шептал, дрожа, лоцман. — Эх, кэп, погибнем ни за грош из-за одеяла.
Яростный Уникорн выскочил из-за скалы и первым делом, конечно, заметил нас в укрытии. Эти чертовы иксы и игреки ни черта нас не скрывали. То оттуда, то отсюда торчали наши уши и ботинки.
Дьявольский блеск вспыхнул в глазах единорогого чудовища. Топающим шагом он направился к нам, совершенно не замечая, что на скале бьется в одеяле наша пресловутая мадам.
Тут из укрытия выскочил лоцман Кацман и, подпрыгивая, бросился к вельботу.
Уникорн взревел.
— Дрянь! — крикнул Кацман и метнул в чудовище свой дрожащий дротик.
Дротик в Моноцероса, конечно, не попал.
Он подлетел к мадам Френкеля и стал как-то необъяснимо копаться в ее одеяле.
От этих копаний одеяло внезапна развернулось, и мадам предстала перед островом обнаженная, как свеча.
Дротик отвалился.
Мы обмерли за своими иксами, а Уникорн с проклятиями, размахивая рогом, носился за лоцманом по песчаному берегу океана. Лоцман увертывался, как сверчок.
Уникорн сопел. Он совершенно не замечал нашей мадам Френкель, которая заманчиво поворачивалась из стороны в сторону. Понимая, что ее красота пропадает даром, мадам крикнула:
— У-ни-коорн!
Страстно прозвучало в ее устах это суховатое слово и особенно гортанно и обещающе «коорн».
Зверь туповато потряс башкой, проверяя, не ослышался ли, и тут увидел мадам.
Это зрелище совершенно потрясло его. Он мелко заблеял, засеменил ресницами, завертел флюгером хвоста.
Мадам неожиданно зевнула, потянулась и вообще отвернулась в сторону. Она показывала свою фигуру то оттедова, то отседова, делала ручки над головой и хохотала, виляя бедром.
Уникорн буквально разинул пасть. Ничтожно сопя, направился он к мадам Френкель и, не доходя двух шагов, рухнул перед нею на колени.
— У-ни-коорн, — шептала мадам. — Иди сюда, не бойся.
Подползая к мадам Френкель, бедняга Уникорн засунул рог свой меж ее грудей и успокоился.
Он блаженно блеял и нервно дрожал.
Мадам щекотала его за ухом.
— Все! — сказал Суер, — Теперь он готов. Пошли его колоть!
ОТРУБАНИЕ И КОЛКА УНИКОРНА
И мы пошли колоть Уникорна, размахивая своими дротиками и кортиками. Несмотря на дрожь, которую мы производили, Единорог ничего не слышал, намертво пораженный красотой мадам Френкель.
— Черт возьми! — говорил многоопытный Пахомыч. — Я и не думал, что у нас на борту имеется такая красота!
И здесь, уважаемый читатель, не дойдя еще до описания колки Уникорна, я должен описать красоту обнаженной мадам Френкель.
Ну, скажем, пятки. Розовые пятки, круглые и тугие, как апельсины, плавно переходящие в икры, тоже тугие, хотя и не такие розовые, но набитые икрой, как рыбьи самки. И колени были розовые, как апельсины, и апельсиновость коленей вызывала жажду и любовь к цитрусовым, которые прежде я не очень-то привечал.
Ну а дальше, по направлению кверху, возвышался так называемый черный треугольник, который отрицал возможность сравнения с апельсином, но не уничтожал возникшей внезапно любви к Цитрусовым.
Этот убийственный треугольник нуждался бы в более тщательном сравнении и по форме, и по содержанию, но я, пораженный редчайшими углами, шептал про себя:
«Тубероза... тубероза...»
Над этой зверобойной туберозой покоился живот, полный вариаций округлого, элегантно подчеркнутого выстрелом пупка. Он манил, звал, притягивал и в конце концов ждал.
То же, что находилось над животом, я бы даже как-то постеснялся назвать грудями.
Я бы назвал это взрывами смысла, ретортами безумия.
Они разбегались в стороны, как галактики, в то же время собирая в единое целое тебя, как личность.
Между этими галактиками торчал, как в тумане, кривой рог Уникорна.
Капитан схватил Уникорна за рог и стал отрывать его от мадам Френкель. Бедняга Уникорн упирался изо всех сил, дорвавшись до красоты.
— Колите его дротиками, оралы! — кричал Суер.
В этой нервозной обстановке капитан комкал слова, называя нас вместо орлов оралами. Но мы действительно менее были орлами и более — оралами.
Дротики наши не втыкались в монстра. Пахомыч ругал механика Семенова, который перезатупил их, пользуясь дротиками вместо отверток и ковырялок в разных патрубках машинного отделения. Мы переломали все дротики и кортики, но оторвать однорогое чудовище от взрывов смысла, то есть от грудей нашей достопочтенной мадам, никак не удавалось.
— Он заходит все дальше, — тревожно шептала мадам, — Капитан, мы так не договаривались.
Уникорн и вправду, что называется, дорвался. И его, в сущности, можно было понять.
— Понять-то мы его понимаем, — задумчиво говорил капитан, — Но и отрывать как-то придется.
— Выход есть, — сказал Пахомыч. — Но очень сложный. Надо привязать его на буксирный канат и рвануть как следует.
— Чем же рвануть, старпом? — спросил Кацман.
— Как это чем? «Лавром»!
Решение было принято, но разгорелись жаркие споры, за какое именно место надо вязать Уникорна буксирным канатом.
— За рог! За его дивный рог! — орал лоцман.
Но тут резко воспротивилась наша покладистая, в сущности, мадам.
— От ваших буксирных канатов воняет дегтем, — говорила она. — Попрошу вязать от меня подальше.
Подальше от мадам Френкель оказались только копыта, а самозабвенный зверь так брыкался, что вязать его пришлось за талию.
Талия его была толщиной с коньячную бочку, но мы все-таки обхватили ее канатом, задевая, к сожалению, иногда и пачкая талию мадам Френкель. Дергая своей испачканной талией, мадам переругивалась с Пахомычем.
Наконец мы обвязали Единорога морскими узлами, подняли все паруса, разогнали «Лавра» как следует и рванули изо всех сил.
Как ни странно, это помогло. Медленно-медленно пятясь, Моноцерос отъехал от мадам Френкель.
И тут сэр Суер-Выер подошел к чудовищу и одним взмахом корабельного топора отрубил его дивный рог.
Мадам заплакала.
— Я предательница, — твердила она. — Я тля.
— Не волнуйтесь, мадам, не волнуйтесь, — успокаивал Суер-Выер, закутывая ее в одеяло. — Рог этот останется с нами на борту. Он будет вечно с вами.
Пока «Лавр» держал Уникорна на привязи, мы кинули рог, тяжелый, как многодубовое бревно, в свой вельбот, сами попрыгали вслед за рогом и быстро довеслались до фрегата.
Как только мы перерубили буксирный канат, Уникорн принялся бессмысленно скакать по пляжу. От легкости у него кружилась голова, и он падал порой на колени.
Больно было видеть, горько наблюдать эту картину, и мы с Пахомычем невольно отвернулись.
— Ничего, ничего, — успокаивал нас капитан. — У него новый рог отрастет. Таков закон произрастаний.
И действительно, не успели мы толком отчалить и сняться с буев, у нашего обезроженного друга стал появляться новый рог.
Вначале маленький и невзрачный, он все удлинялся, удлинялся, и самое неприятное заключалось в том, что направлялся он в сторону «Лавра».
— Черт возьми! — сказал Суер. — Он растет со скоростью большей, чем наше движение.
А рог рос и рос и уже мчался на наш корабль с дьявольской стремительностью и силой.
— Он прошибет нашу ватерлинию! — орал Пахомыч. — Поднять паруса! Румпель под ветер! Шевелитесь, бесенята!
— Отставить, — сказал Суер. — Придется, видимо, бодаться с ним всеми нашими мачтами.
Устрашительный рог дорос тем временем до нашего фрегата и завис над палубой, беспокойно оглядываясь.
Матрос Вампиров подвесил на него гирлянду сарделек, но рог недовольно стряхнул их. Он явно искал чего-то другого.
— Мадам Френкелью не насытился, — сказал Пахомыч.
Тут снова мы вывели нашу несчастную мадам, развернули ее, и грандиозный новейший рог удовлетворенно хмыкнул, улегся между реторт безумия и успокоился.
Это была, поверьте, редкая картина, и мы очень удивлялись, как рог, произрастающий на носу прибрежного животного, пересекая океан, очутился на грудях с нашего фрегата.
— Это закон чувства, — задумчиво сказал сэр Суер-Выер. — Как порой любопытно наблюдать такие законы в действии... Но понаблюдали и надо плыть дальше. Бодаться мачтами нам некогда, поступим просто: закутаем мадам.
Мы закутали мадам, и рог сразу потерял ориентиры.
Разочарованно помыкался он над палубой, попугал адмирала Мордасова и, подцепив-таки гирлянду сарделек, всосался обратно на остров.
А тот первый, отрубленный рог мы отполировали, трубили в него по праздникам, призывая команду к бражке, а потом продали за бутылку джина какому-то грузчику из Одессы.
ОСТРОВ БОЛЬШОГО ВНА
Это был единственный остров, на который сэр Суер-Выер решил не сходить.
— Останусь на борту, — твердил он.
— В чем дело, кэп? — спрашивали мы с лоцманом. — Все-таки это не полагается. Открывать остров без вас как-то неудобно.
— Ничего страшного. Откроете один остров без меня.
— Но нам важно знать причины, — настаивал лоцман. — В чем причины вашего несхода на берег?
— Причины личного порядка, — отвечал Суер, — Не могу. С этого острова пахнет.
Мы принюхались, но никакого запаха не ощутили.
Остров был явно вулканического происхождения.
Посредине возвышался давно, кажется, потухший вулкан. Лава изверглась из него, застыла и окаменела. Она стекала к берегу плавными грядами.
— Возьмите с собою мичмана Хренова, — рекомендовал нам капитан. — Остров унылый и гнусный, может быть, хоть мичман что-нибудь отчебучит.
На берег мы высадились в таком порядке: Пахомыч, лоцман и мичман. Я замыкал шествие, крайне огорченный отсутствием капитана. Кроме того, мне казалось, что действительно чем-то пахнет, и я уже ругал себя, что не остался с Суером на борту.
Первым делом мы решили взобраться на вулкан и посмотреть, действует он или уже бездействует.
— Кажется, бездействует, — рассуждал я. — Но какой-то запах испускает, значит, немного действует. Чем же это пахнет?
— Да не пахнет ничем, — успокаивал Пахомыч. — А если и пахнет, так это вулканической пемзой, ну, той, которой ноги моют. Весьма специфический запах.
— А по-моему, старпом, пахнет чем-то более тонким, — спорил с ним лоцман.
Мичман Хренов вроде бы и не чувствовал никаких запахов. Ничего пока не отчебучивая, он дышал полной грудью, довольный, что его списали на берег.
Так мы продвигались по направлению к вулкану, медленно поднимаясь на его отроги. Удивляло отсутствие чего-нибудь живого, хоть бы птичка какая или травинка — лава, лава, лава.
Отчебучил неожиданно лоцман.
— У меня что-то с животом, — сказал вдруг он. — Бурчит что-то. Это, наверно, акулья кулебяка! Наш кок Хашкин, пожалуй, ее недожарил. Не могу больше, братцы!
И лоцман вдруг скинул шаровары и стремительно присел.
Этот жест лоцмана послужил неминуемым сигналом. Мы все сразу вдруг почувствовали неправильность акульей кулебяки. Пахомыч крепился, а мы с мичманом, ругая кока Хашкина, решили немедленно испытать облегчение и присели.
Оправившись чин по чину, мы продолжали восхождение.
Вдруг не выдержал Пахомыч. И этот мощный дуб внезапно рухнул, то есть повторил наши поступки.
С ним за компанию присел и лоцман.
Мы с мичманом подержались минутки две и, ругая Хашкина, вторично испытали облегчение, за нами вскорости лоцман и снова Пахомыч.
Это было какое-то чудовищное действие акульей кулебяки.
Мы продолжали восхождение, но уже приседали через каждые пять шагов по очереди. В единицу времени из всех четверых, движущихся к вулкану, был по крайней мере один приседающий.
— Боже мой, — сказал вдруг лоцман. — Я все понял! Все это вокруг нас — это вовсе не вулканическая лава.
— А что же это? — воскликнули мы, смутно догадываясь.
— Это вно!
— Не может быть! — сказал мичман. — Откуда вно? Ведь здесь же нету ни одного человека. Откуда взяться вну?
И тут в недрах острова послышались какие-то взрывы и толчки. Что-то заклокотало, забурчало, забулькало.
— Назад! Назад! — закричал старпом. — Скорее в шлюпку!
В его голосе прозвучал такой неподдельный ужас, что мы кинулись к берегу.
Остров затрясся. Оглушительный взрыв раздался на вершине вулкана, и из кратера вырвалось облако удушливого газа.
— Боже мой, Боже! — орал мичман, полуоглядываясь. — Обратите внимание н а форму вулкана. Это же каменная задница!
— Жопа есть жопа, — нервно соглашался лоцман.
Мы бежали к шлюпке, а вулкан действовал уже вовсю. Лава, если это было можно так назвать, перла из жерла потоками. Она нагоняла нас, нагоняла.
Первым увяз мичман, за ним — лоцман.
Только мы с Пахомычем успели вспрыгнуть в шлюпку. Лоцман и мичман прочно увязли во вне.
— Внодышащий вулкан! Внодышащий вулкан! — орал лоцман, изобретая новый географический термин. — Сэр старпом, не покидайте нас, а то мы утопнем во вне! Стар-пом-сэр! Стар-пом-сэр! Стар-сэр-пом!
Мичман Хренов, к удивлению, молчал и отбрыкивался от вна меланхолически.
— Бывали мы и во вне, — бурчал он. — И не раз еще будем, так что чем-чем, а уж вном нас не удивишь. Кстати, мне кажется, что это уже не совсем чистое вно, состав его как-то переменился. Господин старпом, бросьте мне, пожалуйста, черпак.
Пахомыч бросил ему черпак, которым мы откачивали воду со дна шлюпки, мичман черпанул вна и стал его внимательно изучать в монокль. Только тут мы заметили, что так называемая внолава заблистала под пасмурным небом, тяжело, желто и металлически.
— Это уже не вно, — сказал Хренов. — Это золото. Киньте мне корзинку.
И действительно золото, черт побери, золото перло из жерла, сдобренное, правда, невероятнейшим запахом.
— Это не золото, — сказал Пахомыч. — Это — золотое вно.
Он кинул мичману корзину, и мичман, зажимая нос, набрал полную корзину золотого вна.
Потом, уже на борту, он вручил эту корзину нашему капитану.
— Похоже на золото, сэр, — сказал он. — Большая редкость, думаю, что дорого стоит.
— Отчего же такая вонь?
— Думается, что это все-таки не совсем золото, а скорей золотое вно, — сказал мичман, — но я знаю в Москве пару банков, в которых особое чутье на золото. Они затыкают нос, сэр, поверьте, заткнут и на этот раз.
— Вно есть вно, — сказал Суер. — Даже и золотое. — И он одним ударом капитанского сапога вышиб за борт корзину с золотым вном.
Корзина, конечно, не затонула и до сих пор болтается где-то на волнах Великого океана.
■
Последнее обновление страницы: 27.09.2018 (Общий список обновлений)