Тимур Анатольевич Майсак |
Главная | Общее |
Избранные публикации(See here selected publications in English) |
Проекты | Ссылки |
Джоан Байби, Ревир Перкинс, Уильям Пальюка
Эволюция грамматики:
время, вид и модальность в языках мира
Перевод Т. А. Майсака под ред. В. А. Плунгяна.
Выполнен в 2000 г. для заявки на перевод сборника статей по теории грамматикализации (впоследствии проект не был осуществлен).
Включает первую главу (не до конца) из книги:
Joan Bybee, Revere Perkins and William Pagliuca. The
evolution of grammar: Tense, aspect and modality in the languages
of the world. Chicago: University of
Chicago Press, 1994. Pp. 1—22.
| Содержание: Глава 1. Теоретические основы
|
 |
Глава 1. Теоретические основы
1.1. Введение
Задача лингвистики, если ее понимать наиболее широко, сводится к выявлению сходств и различий естественных языков; в задачу лингвистики входит также построение и проверка теорий, объясняющих эти сходства и различия. Существует много способов решения этой задачи — поскольку очень многое нуждается в объяснении. Особенностью подхода, принятого в настоящей работе, является то, что в центре нашего внимания оказывается субстанция языковых категорий, исследуемая на материале типологически представительной базы данных. Этот подход следует трем принципам, изложенным в известных работах Джозефа Гринберга (см. Greenberg 1963, 1966 и др.): исследование максимально типологично (используется материал 76 языков из генетически сбалансированной вероятностной выборки); объектом исследования является семантическая субстанция грамматических категорий и фонологическая субстанция их плана выражения; наконец, в теоретическом отношении исследование ориентировано преимущественно на диахронический аспект, поскольку для объяснения сходств и различий между языками во внимание принимается происхождение и пути развития языковых элементов.
Мы не разделяем структуралистского положения о том, что каждый язык представляет собой строго упорядоченную систему, элементы которой определяются через те оппозиции, в которые они входят, а объектом исследования должна быть та внутренняя система, которую, как предполагается, эти элементы образуют. Представляется более целесообразным рассматривать языки как состоящие из субстанции — соответственно, семантической и фонетической. Структура или система, традиционно основной предмет лингвистических исследований, скорее создается этой субстанцией, чем создает ее. Субстанция по своей природе является универсальной, но разные языки отличаются друг от друга тем, как они организуют эту субстанцию — ведь субстанция постоянно изменяется в процессе использования языка людьми. Результатом такой непрерывной эволюции является, в частности, то, что как в разных языках, так и внутри одного и того же языка естественно ожидать существование грамматических элементов, находящихся на разных стадиях развития. Таким образом, мы склонны рассматривать внутриязыковые системы, сколь бы строго упорядоченными они ни были, как эпифеноменальные, а ключи к пониманию скрытой логики грамматики следует искать, по нашему мнению, в многочисленных несистемных особенностях плана выражения и плана содержания и в динамике их совместной эволюции. Таким образом, наша задача состоит в том, чтобы исследовать субстанцию языковых элементов и изменения, в ходе которых эти элементы возникают. Субстанциональный подход не является особенностью именно данного исследования — напротив, он свойствен уже довольно большому числу работ, в которых такие языковые категории, как «подлежащее», «топик», «пассив», «каузатив», «глагол», «имя», «вид», «время» и т.п., рассматриваются как универсальные сущности, обладающие набором конкретно-языковых манифестаций (ср. работы таких лингвистов, как Т. Гивон, П. Хоппер и С. Томпсон, Б. Комри и др.). В качестве непосредственных предшественников настоящего исследования можно назвать работы Friedrich 1974 и Comrie 1976, в которых показано, что глагольные категории — и, в частности, вид, всегда считавшийся наиболее трудным для анализа — могут с большим успехом изучаться типологически, и что определенные семантические свойства могут независимо возникать у глагольных категорий сколь угодно далеких друг от друга языков. Эта идея была в дальнейшем развита в монографиях Bybee 1985 и Dahl 1985: в обоих исследованиях использовались существенно более представительные выборки языков и были получены весьма сходные результаты, в частности, было показано, что существуют такие типы значений, которые имеют тенденцию выражаться грамматическими средствами во многих генетически и ареально не связанных языках. Кроме того, в указанных работах были выявлены определенные корреляции между значениями грамматических морфем и аффиксальным vs. аналитическим способом их выражения. В настоящем исследовании использованы результаты, полученные в этих двух работах, но оно в целом гораздо масштабней — как в отношении охвата материала (поскольку увеличено число языков и расширен состав категорий), так и в том, что касается степени детальности анализа каждой языковой формы и каждого языка.
1.2. Задачи настоящего исследования
Основным объектом нашего исследования является множество языковых единиц, которые могут быть выделены по достаточно формальным критериям — это грамматические морфемы, относящиеся к глаголам. В отличие от больших открытых лексических классов имен и глаголов, грамматические морфемы образуют закрытые классы, причем их отнесение к данному классу определяется индивидуальными особенностями их грамматического поведения, такими как линейное расположение, сочетаемостные ограничения и прочие особенности взаимодействия с другими языковыми единицами. С формальной точки зрения, грамматические показатели могут представлять собой аффиксы, чередования в основе, редупликации, служебные слова (auxiliaries), неизменяемые частицы или комплексные конструкции типа англ. be going to ‘собираться [сделать что-л.]’. Для обозначения всех этих единиц мы используем единый термин «грамматическая морфема» (grammatical morpheme), или, в более удобной сокращенной форме, «грам» (gram)[1]. В нашем исследовании рассматриваются лишь те грамы, которые имеют фиксированную позицию относительно глагола. Таким образом, взяв в качестве объекта множество формально определенных языковых единиц, мы ставим задачу определить, имеются ли в языках мира какие-либо общие свойства или правила, касающиеся содержательной стороны данных единиц.
Мы рассматриваем наиболее подробно те семантические зоны (semantic domains), которые содержат значения, наиболее часто морфологически маркируемые в глаголе — время, вид и модальность. Не рассматривая эти зоны как цельные структуры и не стремясь изучать противопоставления внутри них, мы принимаем диахронический подход к их описанию и в первую очередь исследуем те пути, по которым проходит семантическая субстанция этих зон, трансформируясь в грамматические значения. Названия глав книги отражают основные пути диахронического развития, выделенные в работе Bybee and Dahl 1989: перфект (anterior), перфектив и близкие к ним значения (глава 3); прогрессив, имперфектив, настоящее время и близкие к ним значения (глава 5); будущее время (глава 7). Только в названии главы 6 фигурируют языковые категории (наклонение и модальность), однако и здесь целью являлось установление основных путей развития и механизмов семантических изменений. Как было показано в работе Bybee 1985, функции, объединяемые под ярлыком «наклонение», представляют собой скорее диахронические цепочки переходов, чем реальные синхронные единства.
Как и Э. Даль (в работе Dahl 1985), мы рассматриваем универсальные категории, подобные, например, прошедшему и будущему времени или перфективу и имперфективу, в качестве атомарных единиц нашей теории, обозначая их как межъязыковые «типовые грамы» (gram-types). Мы не пытаемся ни разложить их семантическое ядро на более мелкие признаки, ни сгруппировать грамы в категории более высокого уровня, такие как время, вид или наклонение. Последние представляют для нас когнитивно значимые семантические зоны, а не структурно значимые категории (ср. Bybee 1986).
Диахронический подход кажется нам предпочтительным по нескольким причинам. Во-первых, диахроническая перспектива значительно увеличивает объяснительную силу лингвистической теории. Утверждение, что данная форма или конструкция имеет определенную функцию, само по себе еще не позволяет объяснить факт существования этой формы или конструкции; необходимо показать также, каким образом данная форма или конструкция приобрели свое значение (Clark and Malt 1984; Bybee 1988a). Так например, недостаточно сказать, что показатели будущего времени склонны выражать модальные значения в силу того, что модальность связана со степенью достоверности события, а будущее весьма недостоверно (Chung and Timberlake 1985: 243). В действительности, при попытке установить, почему модальные значения связаны с показателями будущего, становится ясно, что дело тут вовсе не в степени достоверности, а в специфических лексических источниках, из которых возникают формы будущего времени, а также в механизмах логического вывода (inferences), которые действуют при употреблении таких форм (Bybee and Pagliuca 1987; Bybee 1988b; ср. также главу 7).
Во-вторых, когнитивные и коммуникативные факторы, лежащие в основе грамматического значения, часто проявляются более выпукло в ходе языковых изменений, то есть в динамике, а не в статическом состоянии. Языковые единицы в значительной степени используются конвенционально и бессознательно; лингвисты могут предлагать для них множество различных описаний и интерпретаций, но при этом на наиболее адекватную интерпретацию часто указывает именно природа языковых изменений (Kiparsky 1968; Slobin 1977).
В-третьих, значение в языке организовано не статическим образом. Грамматическое значение находится в процессе постоянного изменения. Одно лишь изучение тонкого синхронного среза не позволяет понять и объяснить весь круг значений, покрываемый тем или иным грамом. Напротив, рассмотрение данного синхронного среза в качестве одного из многих этапов последовательного развития помогает объяснить особенности грамматики в каждый конкретный момент времени.
Последняя и наиболее важная причина, по которой следует принять диахронический подход, состоит в том, что сходства между языками лучше всего видны в диахронической перспективе. Это значит, что, как мы покажем в дальнейшем, обобщения могут быть наиболее эффективно сформулированы как обобщения о путях развития, а не о синхронных состояниях языка. Хотя в принципе и возможны синхронные правила, устанавливающие, например, какие грамматические значения из видо-временной зоны наиболее часто выражаются в разных языках (Dahl 1985), диахронический подход позволяет сделать более содержательные и глубокие выводы о корреляции значения и формы, а также о различиях между языками в выражении тех или иных значений, как, например, различие между перфективом в славянских и других языках (Bybee and Pagliuca 1985; Bybee and Dahl 1989). Регулярно воспроизводящиеся закономерности эволюции, которые по сути и являются основой теории универсальных семантических изменений, тем самым предоставляют нам тот уровень, на котором не сравнимые иным образом языки становятся сравнимыми.
1.3. Грамматикализация (Grammaticization)
Суть теории грамматикализации фактически сводится к наблюдению о том, что грамматические морфемы постепенно развиваются из лексических морфем или из комбинаций лексических морфем с лексическими или грамматическими морфемами.[2] Этот процесс обладает рядом характеристик, регулярно и независимо проявляющихся в самых разных случаях грамматикализации.[3]
Как и многие другие исследователи, мы не ограничиваемся в своем понимании грамматикализации одним только переходом от лексического к грамматическому, но признаем, что действие этого диахронического процесса представляет собой длинную цепочку изменений. Сюда входят изменения, происходящие с лексическими единицами, в результате которых некоторые из них становятся более частотными и приобретают более общее значение, постепенно получая грамматический статус, а также их дальнейшее развитие уже после получения грамматического статуса. Явления, происходящие в ходе этого процесса, могут быть рассмотрены с точки зрения семантических, функциональных, грамматических и фонологических изменений, при этом мы постараемся показать, что все эти процессы теснейшим образом взаимосвязаны.
Лексические морфемы принадлежат большим открытым классам и, как правило, обладают сложным и специфическим значением, которое делает возможным их употребление только в достаточно ограниченном числе контекстов. Так например, каждый из английских глаголов перемещения walk ‘идти пешком, гулять’, stroll ‘прогуливаться, шататься’, saunter ‘гулять, прохаживаться’, swim ‘плыть’, roll ‘катиться’, slide ‘скользить’ содержит довольно специфическую характеристику перемещения в пространстве и, тем самым, допускает лишь узкий круг субъектов. Есть, однако, глаголы с более общим значением go ‘идти, уходить’ и come ‘приходить’, которые не содержат конкретных указаний на характер перемещения и, тем самым, могут употребляться в гораздо более широком круге контекстов. Вследствие этого последние два глагола являются наиболее частотными глаголами движения в английском языке: будучи возможными в большем числе контекстов, они используются чаще других. Именно лексические единицы такого уровня общности и используются в конструкциях, которые подвергаются грамматикализации.
Сходное различие имеется и среди значений, передаваемых грамматическими морфемами в противоположность лексическим. Являясь наследниками лексических единиц, грамы утрачивают все или почти все специфические компоненты своего прежнего лексического значения, а то значение, которое у них остается, оказывается очень общим и часто характеризуется как абстрактное или реляционное. Например, глагол go, входящий в современном английском в грамматикализованную конструкцию be going to или просто gonna, раньше использовался только в своем непосредственном значении перемещения в пространстве, так что вся эта конструкция означала ‘[субъект] находится на пути движения к цели’. Однако, в настоящее время ограничение, согласно которому субъект должен двигаться в пространстве по направлению к цели, уже не действует. В результате его размывания и утраты значение конструкции стало более общим: а именно, ‘субъект находится в процессе движения — не обязательно в пространственном смысле — к определенной точке в будущем’. Когда субъект одушевлен (и обладает собственной волей), этот процесс движения может задаваться намерением субъекта совершить что-либо или же фактом его участия в уже начавшейся ситуации, как в примерах (1) и (2):
(1) I’m gonna be a pilot when I grow up.
‘Я буду [= собираюсь
стать] летчиком, когда вырасту’
(2) She’s gonna have a baby.
‘У нее будет ребенок / Она ждет
ребенка’
Появление у данной конструкции более общего значения позволяет использовать ее и с субъектами, вовсе не способными к физическому перемещению, а также при описании событий, не подразумевающих движение в пространстве, как в примерах (3) и (4):
(3) That tree is gonna loose its leaves.
‘Это дерево, похоже,
(скоро) сбросит листья’
(4) That milk is gonna spoil if you leave it out.
‘Это молоко
(непременно) испортится, если за ним не проследить’
Вообще говоря, форма, находящаяся на поздних стадиях грамматикализации, уже не имеет собственных сочетаемостных ограничений (например, на тип субъекта); если какие-то ограничения и существуют, они определяются лексической единицей, от которой зависит данная форма.
Таким образом, корреляция между большей общностью значения и способностью использоваться в более широком круге контекстов обнаруживается на трех уровнях: у лексических единиц определенной группы; у грамматических единиц в целом в противоположность лексическим; и при сравнении ранних и поздних стадий развития уже грамматикализованных элементов. Поскольку на всех уровнях мы наблюдаем увеличение общности или утрату конкретности, ведущие к расширению допустимых контекстов, эволюцию грамматических элементов лучше всего представить в виде единого континуума, в котором действуют идентичные процессы.
Одним из типов семантических изменений при грамматикализации является семантическая генерализация, называемая так потому, что она коррелирует с расширением контекстов употребления грама (Bybee and Pagliuca 1985). В ходе этого процесса определенные компоненты значения утрачиваются, так что он может быть назван и семантической редукцией, в параллель к фонологической редукции, которой также подвергаются элементы при грамматикализации. Другими терминами, используемыми для обозначения того же процесса, являются обеднение (bleaching, Givón 1975) и эрозия (erosion, Lehmann 1982; Heine and Reh 1984). Впрочем, как мы покажем далее, при грамматикализации может происходить и появление нового значения из контекста.
Параллельно семантической редукции, фонологическая редукция происходит постепенно на протяжении всего времени существования грама. С потерей самостоятельного ударения или тона, которая сопровождает утрату статуса лексической единицы, согласные и гласные фонемы грама подвергаются редукции, которая зачастую приводит к утрате сегментного материала и сокращению грама. Так, первая гласная в gonna превратилась в «шва» из полного дифтонга [ow], а срединный согласный (носовой флэп), является результатом слитной артикуляции носового согласного в суффиксе причастия и [t] в слове to. Заметим, что подобная редукция является как субстанциональной (сокращению подверглись сами артикуляторные жесты), так и временнóй (произошла компрессия артикуляции, так что время произнесения последовательности сегментов уменьшилось), ср. Pagliuca and Mowrey 1987. Таким образом, в ходе фузии или компрессии исходной трехморфемной конструкции (go+ing to) она стала нечленимой[4].
По мере того как грам подвергается фонологической и семантической редукции, он становится все более зависим от своего непосредственного окружения и начинает сливаться с соседними грамматическими или лексическими морфемами. Даже если процесс подобного слияния и не ведет к аффиксации, он может способствовать таким фонологическим изменениям в граме, которые обусловлены смежными элементами; варьирование смежных элементов порождает алломорфию. Например, английский неопределеный артикль a / an, хотя и не является префиксом, имеет два алломорфа, выбор которых зависит от того, с согласной или гласной начинается следующее слово. Алломорфическое варьирование возникает на протяжении всей жизни грама в той мере, в которой сам грам и лексические элементы, к которым он присоединяется, подвержены фонологическому варьированию, рано или поздно переходящему в морфонологическое.
Параллельно возрастающей фонологической зависимости от контекста возрастает и семантическая зависимость грама. По мере того, как грам все больше утрачивает свое исходное семантическое содержание, его интерпретация все больше зависит от значения, передаваемого контекстом, так что в конечном итоге оно начинает непосредственно определяться контекстом.
Наряду с фонологической и семантической редукцией и зависимостью происходит и фиксация (rigidification) синтаксической позиции грама, а также его сферы действия. Это проявляется в том, что большинство языков допускают хотя бы какую-то перестановку лексических морфем с определенными семантическими или прагматическими целями, однако грамы в типичном случае не могут модифицироваться лексическими единицами и не могут меняться местами с целью изменить свою сферу действия. Так, например, английский суффикс прошедшего времени -ed не может находиться под ударением при логическом выделении и не может допускать при себе какой-либо модификатор. Если нам нужно выделить или модифицировать ту часть предложения, которая содержит форму прошедшего времени, используется аналитическая форма с вспомогательным глаголом do, ср.:
(5) I certainly did wash the car.
‘Я, безусловно, помыл
машину.’
(6) *I certainly washed the car.
С фиксацией сферы действия связано и развитие взаимоисключающих отошений между членами класса. Так, в более ранний период истории английского языка допускалось совместное употребление некоторых модальных вспомогательных глаголов, как в примере (7). В английских диалектах такое употребление и сейчас возможно для некоторых комбинаций, как в примере (8).
(7) I shall cunne come.
‘Я смогу прийти (букв. буду
мочь прийти)’; сp. совр. англ. I shall be able to come.
(8) You might should go now.
‘Тебе, наверное, сейчас нужно
идти (букв. ты можешь быть должен идти)’
Подобные комбинации не являются семантически аномальными, но тот факт, что в современном языке они не употребительны, связан с характерной для данных вспомогательных глаголов тенденцией включать в свою сферу действия всю пропозицию, а это, в свою очередь, ведет к утрате тех семантических компонентов, которые позволяют глаголу входить в сферу действия другого предиката. Таким образом, хотя английские модальные глаголы в независимом употреблении и сохраняют некоторые более старые значения — как например, значение сильного и слабого долженствования, представленное в примерах (9) и (10) — эти значения уже невозможны в контексте другого модального глагола.
(9) You shouldn’t leave those meetings so early.
‘Тебе не
следует уходить с этих собраний так рано’
(10) You must go now.
‘Сейчас тебе надо уходить’
При наличии вершинного модального глагола долженствование в современном языке выражается с помощью возникшей сравнительно недавно конструкции have to, которая, обладая более конкретным значением, может свободно входить в сферу действия более старых глаголов; ср. примеры (11)—(13):
(11) He may have to go to the hospital.
‘Ему, возможно, придется
лечь в больницу’ (букв. ‘он может быть вынужден лечь’)
(12) No one should have to pay such outrageous prices.
‘Нельзя
заставлять людей платить такие чудовищные деньги’ (букв. ‘никто не должен быть
вынужден платить’)
(13) In the Pentagon, even a brigadier general must have to do a
lot of saluting.
‘В Пентагоне даже бригадному генералу, должно быть, то и дело
приходится отдавать честь’ (букв. ‘должен быть вынужден отдавать честь’)
Фиксация сферы действия и линейной позиции создает ситуацию, при которой грамы проявляют тенденцию к слиянию с другими элементами из своего окружения.
Для грамматических или закрытых классов типично также сокращение количества членов класса. Некоторые из элементов утрачиваются, как правило вследствие того, что один из членов класса получает более общую функцию и вытесняет другие элементы. Сокращение численности класса наиболее наглядно проявляется в системах классификаторов, где один из элементов обычно увеличивает свою продуктивность настолько, что начинает замещать все прочие. Процесс этот наблюдается и в других ситуациях, например в случае конкуренции английских глаголов shall и will, которые принадлежат одному классу и имеют очень близкие функции. В американском варианте английского will уже практически вытеснил shall. Подобное развитие, по всей видимости, является следствием семантической генерализации. По мере того как значение грама становится все более общим, он начинает использоваться в контекстах, доступных до этого только другому граму.
Мы уже упоминали огромную разницу в частотности между лексическими и грамматическими морфемами. Одним из явлений, сопровождающих грамматикализацию, является увеличение частотности, которое, как было отмечено выше, продолжается и после приобретения грамматического статуса. Высокая частотность грамов частично связана с их семантической обобщенностью, которая позволяет им выступать в широком круге контекстов, но она связана также и с использованием грамов там, где их семантический вклад по сути избыточен. Это означает, что грамы начинают использоваться не только там, где передаваемое ими значение абсолютно необходимо, но и во всех ситуациях, когда их значение совместимо со значением контекста или с намерением говорящего. Так, английское прошедшее время употребляется не только там, где оно вносит новую информацию о том, что ситуация происходила в прошлом, но и там, где эта информация уже содержится, т.е. либо указана эксплицитно, либо подразумевается контекстом. Как только грам или класс грамов начинает использоваться во всех подходящих контекстах, даже в случае их избыточности, отсутствие в подходящем контексте грама данного класса становится значимым. Так, при грамматикализации показателя прошедшего времени он начинает употребляться как в не избыточных, так и в избыточных ситуациях, в связи с чем случаи его отсутствия будут интерпретироваться как передающие значение, отличное от прошедшего времени. Категория времени в таком языке станет обязательной, с ненулевым грамматическим показателем прошедшего и нулевым — настоящего времени (Bybee 1990b).
Этот краткий очерк процесса грамматикализации предназначен лишь для того, чтобы читатель смог ориентироваться в тех явлениях, которые рассматриваются в книге. В основной части книги иллюстрируются и обсуждаются случаи грамматикализации с точки зрения сформулированного нами набора гипотез о том, как происходит грамматикализация. В следующем разделе мы познакомим читателя с этими гипотезами, а также с дополнительной аргументацией в их пользу.
1.4. Несколько гипотез к построению теории грамматикализации
1.4.1. Роль источника грамматикализации (Source determination)
В предыдущем разделе мы охарактеризовали семантические изменения, которые ведут к грамматикализации и продолжаются в ходе грамматикализации, как изменения, в результате которых значение грамов становится более общим. Конкретные механизмы семантических изменений, которые приводят к генерализации значения, обсуждаются в дальнейшем на страницах книги в связи с конкретными примерами и суммируются в итоговом изложении в главе 8. Предварительный обзор этих механизмов дан в § 1.6. В настоящем же разделе мы обсуждаем гипотезу о том, что исходное значение конструкции, вступающей в процесс грамматикализации, является единственным фактором, который определяет путь дальнейшей грамматикализации и, следовательно, результирующее грамматическое значение. Чтобы рассмотреть эту гипотезу, необходимо остановиться на тех значениях, которые обычно служат источниками грамматикализации.
Мы уже говорили о том, что лексические единицы, которые подвергаются грамматикализации, еще до этой стадии претерпевают значительную генерализацию значения и обычно представляют собой в наиболее чистом виде базовые семантические свойства членов своей группы. Так, наиболее часто грамматикализуются глаголы «идти» и «приходить» среди группы глаголов движения, «делать» среди динамических глаголов, «быть» и «иметь» среди стативных глаголов. Здесь, однако, нужно учитывать два дополнительных фактора: первый касается лексических источников, которые нельзя назвать семантически обобщенными, а второй касается грамматических элементов, которые иногда также могут входить в исходную конструкцию.
При рассмотрении всего круга лексических источников грамов можно обнаружить, что отнюдь не все из них в равной степени демонстрируют общность значения. Так, набор лексических источников для показателей времени, вида и модальности включает, помимо семантически предельно общих глаголов «идти», «приходить», «делать», «быть» и «иметь», целый ряд глаголов с гораздо более специфичным значением, таких как «заканчивать», «бросать» и «проходить» в качестве источников перфекта; «хотеть» или «желать» в качестве источников будущего времени; а также «быть подходящим, годным» или «быть обязанным» в качестве источников показателей долженствования. По крайней мере про такие глаголы, как «заканчивать», «бросать», «хотеть», «желать», «быть обязанным» и т.п., нельзя утверждать, что они описывают очень «общие» действия или отношения, несмотря на то, что зачастую возможно, например в английском языке, привести примеры слов, которые еще более специфичным (или по крайней мере более эмоционально нагруженным) образом передают значение ‘бросать’ (throw away) — ср. discard ‘выбросить (за ненадобностью)’, jettison ‘выбросить груз за борт’, dump ‘выбросить, вывалить (мусор)’, flick away ‘смахнуть щелчком’ — или значение ‘желать’ (desire) — cp. crave ‘страстно желать, жаждать’, hanker for ‘жаждать, стремиться к чему-л.’, lust after ‘вожделеть’.
В отличие от «идти», «быть» или «иметь», которые описывают в общем виде пространственное перемещение, местоположение, существование или обладание, глагол «заканчивать», обозначающий определенную фазу ситуации (ее прекращение), или «желать» и «быть обязанным», обозначающие соответственно внутреннее и социально обусловленное состояние, описывают гораздо более сложные свойства и отношения в мире, в котором живет человек. Но поскольку мир этот отражается в сознании и языке человека, не столь важна специфичность этих глаголов по отношению к тем, которые описывают более общие положения дел. Важно здесь скорее то, что все эти глаголы кодируют ключевые фрагменты (orientation points) человеческого опыта. В этом их статус не отличается от статуса наиболее обобщенных глаголов существования, обладания, отношения, местонахождения или перемещения в пространстве. Тем самым оказывается, что не столько общность, сколько отнесенность к базовым, несводимым к более простым понятиям — будь то существование или движение в пространстве, психические или социальные состояния, события и взгляды — служит основой для развития грамматических значений в естественных языках.
К сходному выводу приходили и другие исследователи: так, Э. Траугот (Traugott 1982: 246) говорит об исходных для грамматикализации понятиях как о «фундаментальных для ситуации общения»; Б. Хайне, У. Клауди и Ф. Хюннемайер (Heine, Claudi and Hünnemeyer 1991b: 33) делают любопытное наблюдение о том, что такие исходные понятия являются базовыми для человеческого опыта и, тем самым, в значительной мере независимы от культуры, поскольку они «как правило, мыслятся похожим образом и не зависят от языковых и этнических делений». Последнее наблюдение частично позволяет объяснить те значительные сходства путей грамматикализации, которые отмечаются в генетически и ареально не связанных языках (см. § 1.4.3).
Одна из проблем, возникающих при определении свойств лексических единиц, которые являются вероятными кандидатами на грамматикализацию, состоит в том, что довольно трудно понять, в какой именно момент мы можем говорить о том, что процесс грамматикализации начался. Не исключено, что «заканчивать», «бросать» или даже «хотеть» и «быть обязанным» приобрели гораздо более обобщенное и абстрактное значение, чем это характерно для лексических единиц, еще задолго до того, как началась собственно грамматикализация. В этом отношении показательно использование слов, обозначающих части тела, в грамматических конструкциях, которые выражают пространственные отношения. В работах Svorou 1986, 1993 и Heine, Claudi and Hünnemeyer 1991b описываются такие явления, как использование слова «лицо» в конструкции со значением ‘перед, впереди’ в целом ряде языков. Конечно, значение слова «лицо» следует признать весьма конкретным, поскольку оно описывает особую сложно устроенную часть человеческого тела. Следует заметить, однако, что в грамматической конструкции это слово используется не в своем конкретном значении. Скорее, еще до этого «лицо» путем метафорического переноса расширяет свое значение до значения ‘передняя часть’ (ср. английское the face of the cliff ‘передняя часть — букв. «лицо» — скалы’) и только затем в этом общем пространственном значении оно вступает на путь грамматикализации и в итоге может превратиться в пространственный предлог или послелог.
Помимо лексических единиц, в грамматикализуемые конструкции обычно входят и некоторые уже ставшие грамматическими элементы, такие как показатели времени и вида или предлоги и падежные окончания, каждый из которых вносит свое значение в конструкцию. Само расположение элементов грамматикализуемой конструкции, либо по отношению друг к другу, либо по отношению к лексической единице или синтаксической группе, которую они модифицируют, также может влиять на значение конструкции. В силу этого, при установлении источника некоторого грамматического значения необходимо учитывать морфологию и синтаксис всей исходной конструкции, а не одно лишь денотативное значение входящих в нее лексем.
Скажем, конструкции с глаголами перемещения могут являться источником не только показателей будущего времени, но также прошедшего времени или прогрессива. Ограничив свое внимание только лексической единицей, мы не смогли бы выявить ничего, кроме аморфного списка возможных грамов, в которые могут превращаться глаголы типа «идти» и «приходить». Важно, однако, что интересующие нас формы будущего времени развиваются на основе конструкций, обозначающих движение в пространстве по направлению к некоторой цели (ср. выше обсуждение англ. be going to), что требует вполне определенного видо-временного и направительного маркирования глагольной основы. Это значит, что в идеальном случае (как раз и представленном в be going to), мы ожидали бы видеть показатель имперфективности (здесь это прогрессив), а не перфектива или прошедшего времени, а также аллативный показатель, представленый в нашем случае предлогом (Bybee, Pagliuca and Perkins 1991).
Напротив, мы не ожидали бы обнаружить (и не обнаруживаем), что грамами будущего времени становятся глаголы движения с показателями прошедшего времени и/или аблативности. Конструкции с глаголами движения и аблативным компонентом эволюционируют скорее в показатели перфекта или перфектива (ср. франц. venir de, букв. ‘приходить от’). Что же касается прогрессивов, то здесь исходные конструкции обычно не содержат ни аллативного, ни аблативного компонента, а обозначают скорее «перемещение в процессе осуществления действия (обозначенного глаголом)», ср. испанское ir ‘идти’ + причастие настоящего времени.
Тем самым, мы не согласны с утверждением, что «одно исходное понятие может развиваться в более чем одну грамматическую категорию» (Heine, Claudi and Hünnemeyer 1991b: 338). Именно конструкция целиком, а не просто лексическое значение основы, является предшественником, и, следовательно, источником, грамматического значения. Даже случай, который Б. Хайне и др. приводят в поддержку своего утверждения, показывает, что одна лексическая единица входит в две различные грамматические конструкции. В языке со (восточносуданская группа шари-нильской семьи, северо-восток Уганды) глагол ac ‘приходить’ превратился в словообразовательный суффикс, выражающий значение так наз. вентива (‘движение по направлению к говорящему или дейктическому центру’). Этот глагол входит также в другую конструкцию, в которой он являлся сначала вспомогательным глаголом, а затем стал проклитикой со значением будущего времени. В двух этих случаях порядок следования смыслового глагола и грама различается: суффикс превращается в словообразовательный показатель вентива, а препозитивный вспомогательный глагол становится маркером будущего. Две разные грамматические конструкции, тем самым, легли в основу разных значений и, следовательно, разных грамматических категорий.
В других случаях, когда также может показаться, что различные грамматические значения происходят из одного источника, зачастую оказывается, что эти значения соответствуют разным стадиям развития на одном пути грамматикализации. Так, в одних языках мы находим конструкции с «быть» или «иметь» и причастием прошедшего времени со значением результатива (латынь или древнеанглийский), в других языках — со значением перфекта (английский или испанский), а в третьих — со значением перфектива (французский) или прошедшего времени (немецкий). Все эти грамматические значения представляют собой последовательные стадии одного и того же пути грамматикализации. Таким образом, мы не утверждаем, что исходное значение развивается в одно-единственное грамматическое значение — мы утверждаем лишь, что исходное значение полностью определяет путь грамматикализации, которому будет следовать грам в ходе своего семантического развития.
При рассмотрении тех значимых единиц, которые входят в грамматическую конструкцию, мы обнаруживаем, что значение исходной конструкции находится в определенном семантическом отношении с грамматическим значением, которое развивается на его основе, то есть что более ранние значения служат прообразом грамматических значений. Т. Гивон утверждает даже, что ядро грамматического значения уже содержится в лексическом значении (Givón 1973). В определенной степени на таком понимании основывается и взгляд на семантические изменения как на генерализацию и утрату конкретных компонентов значения. Тем не менее, генерализация является не единственным типом изменений, которые происходят при грамматикализации (см. § 1.6), поэтому сформулировать окончательное предсказание об отношении между источником и путем развития можно будет лишь после изучения большого числа примеров и исчерпывающего представления о всех действующих механизмах. Гипотеза об определяющей роли семантики источника рассматривается в последующих главах на материале различных случаев грамматикализации в зонах времени, вида и модальности и рассматривается нами как шаг к выявлению истинной природы связи между источниками грамматикализации и ее путями.
1.4.2. Однонаправленность (Unidirectionality)
До сих пор присутствовавшая в нашем изложении лишь неявно, гипотеза однонаправленности является, в самом общем виде, утверждением об упорядоченном и предсказуемом характере семантических именений. Наше понимание грамматикализации в терминах эволюции семантической и фонетической субстанции является результатом многочисленых наблюдений над тем, что может и что не может происходить в языках мира.
Конструкции с результативным значением превращаются в перфект, который затем может стать перфективом или прошедшим временем (Harris 1982; Bybee and Dahl 1989; глава 3), однако развития в противоположном направлении не засвидетельствовано. Формы будущего времени могут восходить к конструкциям с глаголами движения, а также к показателям желания или необходимости (Bybee and Pagliuca 1987; Bybee, Pagliuca and Perkins 1991), но они не могут впоследствии вновь переходить в показатели желания, необходимости или перемещения в пространстве. Более того, форма будущего, восходящая к определенному источнику — скажем, к пространственной конструкции — в процессе эволюции не получает значения желания или необходимости (Bybee and Pagliuca 1985, 1987; Bybee, Pagliuca and Perkins 1991).
Типологическая частотность подобных наблюдений говорит в пользу того, чтобы рассматривать появление грамматических элементов как эволюцию субстанции от более конкретного к более общему и абстрактному. В последующих главах мы остановимся на примерах появления вроде бы достаточно конкретных значений в качестве ответвлений тех или иных путей развития (ср., например, развитие эвиденциальных показателей из результативов в главе 3). Но даже подобные изменения, происходящие в силу механизмов логического вывода, являются в значительной мере предсказуемыми и необратимыми. Как изменения на основе логического вывода, так и изменения на основе генерализации представляются однонаправленными. В той мере, в которой в процессе грамматикализации бывают задействованы метафорические механизмы (этот вопрос обсуждается в главах 6 и 8), они также приводят к предсказуемым и однонаправленным изменениям (Heine, Claudi and Hünnemeyer 1991a, 1991b).
Помимо однаправленности семантических именений при грамматикализации, существуют убедительные свидетельства однонаправленности тех грамматических и фонологических изменений, которые сопутствуют грамматикализации (см. Heine and Reh 1984: 74—76; а также Givón 1979a и Lehmann 1982). Когда фонологические сегменты грамов подвергаются редукции и утрате, грамы уже не восстанавливают своей полной формы, если только такая полная форма не сохраняется в языке и не вытесняет редуцированную. Так например, если бы корень like в английском композите godlike ‘богоподобный’ заменил именной суффикс -ly в слове godly ‘благочестивый’, восходящий к древнему аналогу like, то произошло бы не восстановление прежней, полной формы показателя -ly, а фактически его замещение другой, не редуцированной формой.
Если аффиксация произошла, грамы, как правило, не отделяются вновь и не восстаналивают свою автономность (free form), так что процесс возрастания зависимости от окружающих лексических единиц также необратим. Малочисленные примеры, приводимые в поддержку обратимости данного процесса, представляют собой либо реконструкции, то есть реально не засвидетельствованные случаи (Jeffers and Zwicky 1980), либо случаи, когда в результате переразложения некоторый элемент, присоединяясь в качестве клитики к последовательности по одну сторону от него, затем переходит к последовательности по другую сторону (Matsumoto 1988). Нам известен единственный пример того, как аффиксальный показатель вновь приобрел автономность: речь идет об ирландском языке, в котором лично-числовой суффикс под влиянием сильных парадигматических факторов превратился в самостоятельное местоимение.
В большинстве современых ирландских диалектов маркирование лично-числового согласования при помощи глагольных суффиксов было утрачено, его вытеснили обязательные субъектные местоимения, которые следуют непосредственно за глаголом (в силу того, что базовым порядком в ирландском является VSO). Однако суффикс первого лица множественного числа -mid / -muid, единственный слоговой суффикс, не был утрачен. Он вошел в новую парадигму вместе с самостоятельными субъектными местоимениями.
mol ‘хвалить’, настоящее время
| 1 ед. | molann mé | 1 мн. | molaimid |
| 2 ед. | molann tú | 2 мн. | molann sibh |
| 3 ед. | molann sé, sí | 3 мн. | molann siad |
При этом суффикс в непалатализованной форме -muid может употребляться в качестве независимого местоимения, замещая более раннее местоимение первого лица множественного числа sinn; ср. примеры (14) и (15), в которых к muid присоединяется эмфатический суффикс -e [5]:
(14) Osclaíonn
tusa an
geata agus imríonn
muide
cluifí.
открывать.pres 2sg.emp def ворота и
играть.pres 1pl.emp
игра.pl
‘Ты открываешь ворота, а мы
играем’
(15) Is muide
a
rinne
é.
быть 1pl.emp кто делать.past это
‘Это мы сделали это’
Итак, при некоторых особых обстоятельствах аффикс может вновь стать автономным. Отметим, что в этом случае значение ‘первое лицо множественного числа’ может остаться неизменым, несмотря на переход глагольного аффикса в самостоятельное местоимение. Нам кажется, что семантика этого суффикса играет важную роль для тех особых условий, которые сделали возможным описанный вид изменения.
В целом же мы полагаем, что эволюция грамматических элементов является направленной и предполагает ряд переходных стадий, на которых первоначальное конкретное значение, связанное с определенными лексическими элементами, постепенно выветривается, а итоговые грамы получают все более абстрактное и общее значение. Одновременно происходит формальная редукция и возрастание зависимости грама от окружающего его контекста (см. § 1.4.5).
1.4.3. Универсальные пути развития
Гипотеза определяющей роли семантики источника и гипотеза однонаправлености вместе предсказывают, что в языках должны существовать сходные пути развития грамматического значения. Можно ожидать, что любой путь грамматикализации, который начинается с того же или с похожего исходного значения, последует в том же направлении развития. Данное предсказание не запрещает особых конкретно-языковых или даже уникальных случаев грамматикализации, которые могут быть обусловлены идиосинкратическим выбором исходного элемента; но в случае близости в языках исходных элементов на начальной стадии грамматикализации предсказывается и близость путей развития.
Высокая степень типологического сходства, продемонстрированная в недавних работах, заставляет предположить, что какие-то факторы заставляют языки выбирать вполне определенные исходные элементы и двигаться по определенным путям под действием общих эволюционных механизмов. Как в данной книге, так и в ряде предшествующих исследований (Heine and Reh 1984, Bybee and Dahl 1989 и Heine, Claudi and Hünnemeyer 1991b) описаны некоторые весьма распространенные пути языковых изменений. Сам факт, что некоторые пути грамматикализации являются общими для различных генетических и ареальных групп языков, мы приписываем существованию общих когнитивных и коммуникативных моделей, которые лежат в основе использования языка.
Помимо того, что пути языковых изменений демонстрируют в языках сходство, имеется тенденция к конвергентному развитию путей, восходящих к разным источникам, по мере того, как на поздних стадиях грамматикализации значение становится все более общим и абстрактным. Так, наиболее общие грамматические значения встречаются в языках мира очень часто и демонстрируют значительное сходство, даже если они развились из разных источников; в частности, во множестве языков имеется прошедшее время, перфектив, настоящее время, имперфектив или будущее время, которые функционируют весьма сходным образом (Dahl 1985; Bybee and Dahl 1989). Дальнейшее изучение таких общих для многих языков «типовых грамов» и путей их развития призвано выявить важнейшие когнитивные и дискурсивные факторы, определяющие облик языка.
В последующих главах нашей книги мы подтверждаем справедливость факта, установленного Э. Далем (Dahl 1985): наличие в языке по крайней мере одного из двух тесно связанных типовых грамов, прошедшего времени и перфектива, является практически универсальным. Кроме того, мы приводим ряд доказательств того, что развитие этих типовых грамов идет по очень сходным путям в разных языках (глава 3). В отличие от Даля, который рассматривает настоящее время как «дефолтную» (default) категорию, не имеющую постоянного значения, мы изучаем и пути развития двух других основных типовых грамов, имперфектива и настоящего времени, которые также оказываются практически универсальными (глава 5). Мы также анализируем значение будущего времени, дополняя наши предшествующие исследования более детальным типологическим сопоставлением (глава 7). Наконец, в главе 6 мы впервые предпринимаем исследование путей развития модальности и наклонения, в очередной раз обнаруживая типологические сходства, на этот раз в области грамматикализации наклонения.
1.4.4. Сохранение более старого значения
Поскольку мы утверждаем, что в ходе грамматикализации происходит развитие семантической субстанции, а возникающее грамматическое значение определяется значением исходной конструкции, то нет ничего удивительного в том, что определенные достаточно специфичные оттенки значения исходных конструкций могут сохраняться в некоторых контекстах еще долгое время после начала грамматикализации. В работе Bybee and Pagliuca 1987 мы пытались показать, что некоторым своим оттенкам значения английские вспомогательные глаголы will, shall и be going to обязаны непосредственно исходному значению конструкций. Так, при том, что will практически вытеснил shall в качестве показателя будущего времени, все еще существуют контексты, в которых можно употребить только shall, но не will; ср. примеры (16) и (17).
(16) Shall I call you a cab?
‘Я вызову (= нужно ли мне вызвать)
для тебя кэб?’
(17) Will I call you a cab?
‘Я вызову (= стану ли я вызывать)
для тебя кэб?’
Глагол shall является более приемлемым в вопросах с первым лицом, поскольку его прежнее значение необходимости указывает на наличие некоторого внешнего обязательства; тем самым такой вопрос может быть использован в случае, когда говорящий просит у адресата подтверждения относительно того, что говорящий берет на себя такое обязательство. Тот же самый вопрос с will звучал бы странно, поскольку в связи с прежним значением намерения у глагола will возникала бы парадоксальная ситуация, при которой говорящий сам у себя спрашивает, намерен ли он вызвать кэб. Оттенок намерения также присутствует, но уже вполне к месту, в случае, если субъект отличен от говорящего.
(18) Will you call me a cab?
‘Ты мне вызовешь (= намерен ли,
будешь ли так добр вызвать) кэб?’
(19) Will he call me a cab?
‘Вызовет ли он мне (= намерен ли,
будет ли так добр вызвать) кэб?’
Подобные примеры показывают, что следы более старого значения глаголов shall и will сохранились в ходе их эволюции в показатели будущего времени и сейчас все еще проявляются в некоторых контекстах. Несмотря на то, что оба грама приобрели в высшей степени генерализованное значение, а также на то, что will постепенно все больше вытесняет shall, продолжают существовать такие контексты, в которых приемлем только один из глаголов.
Пример с will и shall показывает, что грамы какое-то время могут удерживать часть своей исходной территории, даже если в остальных отношениях они практически вытесняются с господствующих позиций. Такая семантическая долговечность напоминает формальное и семантическое сохранение старых показателей при некоторых случаях алломорфии (ср. умлаутное множественное число в германских языках или аблаутное прошедшее время в индоевропейских языках в целом), а также судьбу некогда употребительных лексических единиц, которые, утратив продуктивность, все же сохранили для себя особую нишу. В качестве примеров можно привести реликтовые морфонологически нерегулярные формы типа англ. brethren ‘собратья, братия’ и wrought ‘обрабатывал (-а, -о, -и)’ со специфическими значениями, в то время как их образованные по регулярным правилам аналоги brothers ‘братья’ и worked ‘работал (-а, -о, -и)’ имеют генерализованное значение. Другой случай связан с сохранением более старого значения ‘хотеть, намереваться’ у грамматикализованного в настоящее время глагола will, как в примере (20), а также более старого значения ‘не хватать; нуждаться’ у полуграмматикализованного глагола want ‘хотеть’, который в свое время вытеснил will (и, возможно, когда-нибудь последует его путем, превратившись в показатель будущего времени).
(20) Do what you will, I won’t betray my comrades.
‘Делайте что
хотите, (но) я не предам товарищей’
(21) Since they’ve never wanted for anything, it’s hard for them
to comprehend what life under such circumstances is like.
‘Поскольку они
никогда ни в чем не испытывали нужды, им трудно понять, каково жить в таких
условиях’
Еще один пример, демонстрирующий влияние исходного значения на возникающее грамматическое значение, предоставляет сравнение перфективных форм, возникающих из конструкций со значением перфекта (как в случае франц. Passé Composé), с перфективами, образуемыми при помощи пространственных префиксов, как в славянских языках. Э. Даль (Dahl 1985: 74—75) показывает, что первый тип перфектива связан с рассмотрением ситуации как единого целого, в то время как славянский тип подчеркивает достижение определенного предела в развитии действия. Славянские перфективирующие префиксы исходно передавали пространственные значение, превращая глагол в предельный (аналогично, в английском глаголы типа go out ‘выйти (из)’, go through ‘пройти (через)’ или eat up ‘съесть (до конца)’ являются предельными). Несмотря на значительную генерализацию значения, благодаря которой и французский, и славянский перфектив употребляются во множестве сходных дискурсивных контекстов, и несмотря на частичную утрату конкретной локативной семантики, славянский перфектив продолжает сохранять акцент на достижении предела (см. более подобное обсуждение в Bybee and Dahl 1989 и § 3.12).
1.4.5. Следствия сохранения более старого значения
Признание того, что грамматического значение состоит из семантической субстанции, которая в предсказуемом направлении развивается из лексического значения, и что грамы часто сохраняют следы своего прежнего лексического значения, имеет свои последствия для синхроного анализа, сопоставительных исследований (каковым является и наше) и внутренней реконструкции.
Во-первых, заметим, что обсуждавшиеся в предыдущем разделе примеры того, как грамматикализованные морфемы продолжают сохранять богатство значений, сравнимое с лексическим, идет вразрез с традиционным представлением о грамматических показателях как чисто реляционных элементах. Конечно, их наиболее важное языковое свойство состоит в их реляционной (т.е. синтаксической) функции, однако описать эту реляционную функцию так сложно именно в силу наличия следов прежних, более специфических значений наподобие ‘необходимости’ у shall, ‘намерения’ у will или ‘достижения предела’ у славянского совершенного вида. Примеры грамматикализации показывают, что не стоит искать для каждого грама одно общее значение, некий общий знаменатель для всех его употреблений, но предпочтительнее изучать различные употребления грамов как звенья единой цепи, одни из которых порождают другие. Мы лучше будем представлять себе природу грамматического значения, если нам будут ясны механизмы, управляющие переходом грамов от одних контекстов употребления к другим.
В нашем типологическом исследовании мы рассматриваем различные употребления одного грама как этапы на пути грамматикализации и, применяя гипотезу о предсказуемости семантического развития, постулируем существование более старых и более новых употреблений, что позволяет нам характеризовать сам грам как находящийся в определенной точке или на определенном отрезке пути грамматикализации. Разные употребления, тем самым, распределены не случайно: одни употребления бывают связаны с другими (часто единственным способом), и по этим связям мы можем восстановить диахроническое развитие.
Более того, некоторые употребления могут быть связаны только с определенными лексическими источниками. Например, грамы перфекта, которые обозначают ситуацию в прошлом, релевантную для настоящего момента, могут восходить либо к результативам (которые обозначают состояние в настоящем, являющееся результатом действия в прошлом), либо к комплетивам (которые указывают, что действие было совершено полностью и до конца). Поскольку источники результативов и комплетивов также различны — результативы восходят к конструкциям со стативными глаголами типа «быть» и «иметь» (как в случае германских и романских перфектов), а комплетивы — к динамическим глаголам типа «заканчивать», то происхождение формы перфекта можно установить, изучив ее неперфектные употребления. Таким образом, даже при отсутствии прямых исторических свидетельств о происхождении перфекта в данном языке, его источником можно с уверенностью считать стативный глагол в том случае, если грам имеет дополнительное результативное употребление, и динамический глагол в том случае, если грам имеет дополнительное комплетивное употребление (см. примеры и обсуждение в §§ 3.4 и 3.5).
Таким образом оказывается, что наличие многозначности и сохранение специфических лексических черт может служить диагностическим критерием для реконструкции истории грамматических элементов, в том числе в языках, сведения об истории которых скудны или вовсе отсутствуют. Так, наличие у формы будущего времени оттенка необходимости или намерения является типологически надежным указанием на природу лексического источника, к которому восходит эта форма (Bybee and Pagliuca 1987; Bybee, Pagliuca and Perkins 1991; глава 7). Когда будет накоплено достаточно типологических данных для того, чтобы установить возможные пути языковых изменений, понятие «возможный путь грамматикализации» можно будет применять при реконструкции для различения следов исходных значений и более поздних этапов развития на пути грамматикализации. Тогда, параллельно использованию понятия «возможного звукового изменения» в фонологической реконструкции, мы получим эффективную методику реконструкции грамматического значения.
Как и сохранение следов прежнего значения, модели многозначности (patterns of multiple uses) представляют собой своего рода археологическое свидетельство и тем самым могут использоваться для восстановления ранних периодов развития. Так же, как полные и сокращенные фонетические формы конкретных грамов и лексем являются синхронными отпечатками их истории, так и в моделях многозначности воплощается часть семантической истории грамматического показателя, причем прежние свойства продолжают проявляться даже тогда, когда основные контексты употребления грама меняются. Реконструкции поддается, тем самым, не только информация о лексической конструкции — источнике показателя, но и о стадиях его постепенного развития.
Описанный метод применяется в нашей книге как средство установления путей развития и источников синхронных грамматических показателей. Для целей типологического сопоставления были выбраны 76 максимально далеких друг от друга языков, и вся информация, которая содержалась в имеющихся синхронных описаниях этих языков, была тщательно изучена (см. главу 2). Однако, как фонологическая реконструкция основывается на сведениях о уже документированных изменениях, так и наше понимание возможных путей грамматикализации в значительной мере опирается на уже засвидетельствованные случаи изменений. Мы, тем самым, используем то, что известно о развитии индоевропейских и других хорошо документированных языков наряду со сведениями из нашей контрольной выборки. Хотя разумно использовать любую доступную информацию или методику, существует определенная опасность искажения результатов под влиянием данных о наиболее известных языках.
1.4.6. Семантическая редукция и фонологическая редукция
Выше уже отмечалось, что семантическая история может быть до определенной степени понята и реконструирована на основе модели многозначности грама, во многом подобно тому, как фонетическая история лексемы или грама может быть понята по его полному и сокращенному фонетическим вариантам. Взаимосвязь между семантическим и фонетическим развитием является, однако, куда более тесной, чем показывает приведенная аналогия. Мы уже показали, что семантическая эволюция грамов, начиная от их лексических источников и далее через промежуточные стадии развития к полной «зрелости», может быть охарактеризована в терминах последовательных этапов генерализации, или семантической редукции. Нам осталось предоставить подтверждение той гипотезе, которая была предложена выше — а именно, что параллельно семантической редукции происходит редукция фонетическая.
Не вызывает сомнений, что с точки зрения сегментной длины грамы в языках мира обычно короче, чем лексические единицы. Статистические исследования (например, Zipf 1935) свидетельствуют о том, что наиболее часто используемые языковые формы являются в то же время наиболее короткими. Поскольку грамы образуют небольшие закрытые классы, которые часто являются обязательными, мы вправе ожидать, что в языке употребительность любого грама будет значительно выше, чем у типичной лексической единицы. Более того, поскольку грамы с более генерализованной семантикой обладают более широкой областью употребления, нам следует ожидать тем бóльшую распространенность грама, чем более генерализованным является его значение. На основе данных наблюдений можно сформулировать следущие выводы:
1) Существует связь между частотой использования и фонетической формой — такая, что наиболее часто используемые элементы, будь то лексические или грамматические, как правило, оказываются короче (фонетически более редуцированными), чем менее частотные элементы.
2) Грамы фонетически более редуцированы, чем лексические единицы с обощенным значением, а те, в свою очередь, более редуцированы, чем лексемы с конкретными значениями.
Эти выводы предполагают наличие фонетического континуума, который находится в непосредственной связи с семантическим континуумом, о котором уже говорилось. Следовательно, представляется естественным попытаться найти прямую, и, более того, причинно-следственную связь между семантической и фонетической редукцией в ходе эволюции грамматических элементов, идущей от ранних стадий развития из лексических источников и продолжающейся во всех последующих стадиях изменения грама. Наша гипотеза состоит в том, что развитие грамматических элементов можно охарактеризовать как параллельную динамическую эволюцию значения и формы.
Вопрос заключается в том, насколько точным является соответствие между значением и формой. Насколько велика корреляция между семантической редукцией, идущей с развитием грамов к полной «зрелости», и фонетической редукцией?
Некоторые указания на близость такого соответствие уже имеются. Известно, например, что существует значительная корреляция между степенью генерализации аспектуального значения и наиболее распространенным способом его выражения. Так, грамы хабитуалиса и прогрессива, как правило, являются аналитическими формами, в то время как имперфектив и перфектив чаще выражаются при помощи словоизменительных аффиксов (Bybee 1985; Dahl 1985; Bybee and Dahl 1989). Поскольку аналитическое (periphrastic) выражение обычно менее фонетически редуцировано, чем аффиксальное (bound), и поскольку известно, что прогрессив может превращаться в имперфектив, подобные случаи демонстрируют именно ту тесную взаимосвязь семантической и фонетической редукции, которую предсказывает наша гипотеза.
<…>
1.4.7. Сосуществование слоев (layering)
Как видно из обсуждаемых нами данных, в языке может иметься более одного грама в качестве представителя некоторого типового грама, например, будущего времени. В этом отношении английский язык с его тремя формами будущего, с вспомогательными глаголами will, shall и be going to, является скорее типичным, нежели исключительным случаем. Ситуация с выражением будущего времени в английском ясно показывает, что появление нового показателя не связано напрямую с исчезновением старого или утратой им прежней функции, как это обычно предполагается при традиционном взгляде на языковые изменения. В действительности, и в особенности в таких областях, как выражение будущего времени и модальности, зачастую можно обнаружить целый набор грамматикализовавшихся и грамматикализующихся конструкций из разных источников и на разных стадиях развития, которые имеют зоны пересечения и конкурируют между собой (Hopper 1991). Подобное богатство альтернатив во многом сходно с тем, что семантическое пространство в определенной области может покрываться группой как лексических единиц, так и идиоматических сочетаний или даже синтаксических конструкций.
Сосуществование грамов из одной области значений не зависит и от того, что они могут развиваться из разных источников. Наличие показателя определенного происхождения не мешает появлению другого показателя на том же пути развития. Например, глаголы обладания часто происходят из глаголов со значениями типа ‘брать’ или ‘получать’, которые склонны эволюционировать в ‘иметь’, как обозначение результирующего состояния акта приобретения. Например, можно констатировать, что в английском языке got ‘получать’ и have got стали эквивалентами глагола have ‘иметь’ не только как лексической единицы, но и в грамматическом употреблении (’ve) gotta ‘быть нужным’, аналогичному have to (и более старому must ‘быть должным’); ср. примеры (22)—(24).
(22) You must respond to this IRS notice immediately.
(23) You have to respond to this IRS notice immediately.
(24) You(’ve) gotta respond to this IRS notice immediately.
‘Тебе нужно немедленно ответить на сообщение ВНС [Внутренней налоговой службы США — Прим. перев.].’
Существование множественных случаев грамматикализации по одному и тому же пути и сохранение лексического значения от ранних стадий — вот две причины того, почему мы и считаем «систему» или «структуру» скорее эпифеноменом, нежели базовым свойством грамматической субстанции и способов ее выражения. Последовательные и наслаивающиеся друг на друга случаи грамматикализации по одним и тем же путям приводят к появлению грамов с похожими значениями, а не грамов, которые максимально противопоставлены друг другу (см., например, § 5.6.1-2).
<…>
Bybee, Joan L. 1985. Morphology: A study of the relation between meaning and form. Amsterdam: John Benjamins.
Bybee, Joan L. 1986. On the nature of grammatical categories: a diachronic perspective. Eastern States Conference on Linguistics 2: 17—34.
Bybee, Joan L. 1988a. Semantic substance vs. contrast in the development of grammatical meaning. Berkeley Linguistic Society 14: 247—264.
Bybee, Joan L. 1988b. The diachronic dimension in explanation. In J. Hawkins (ed.) Explaining language universals. Oxford: Blackwell, pp. 350—379.
Bybee, Joan L. 1990b. The grammaticization of zero: Asymmetries in tense and aspect systems. La Trobe Working Papers in Linguistics 3: 1—14.
Bybee, Joan L., and Östen Dahl. 1989. The creation of tense and aspect systems in the languages of the world. Studies in Language 13: 51—103.
Bybee, Joan L., and William Pagliuca. 1985. Cross-linguistic comparison and the development of grammatical meaning. In J. Fisiak (ed.) Historical semantics, historical word-formation. Berlin: Mouton.
Bybee, Joan L., and William Pagliuca. 1987. The evolution of future meaning. In A. Giacalone Ramat, O. Carruba and G. Bernini (eds.) Papers from the VIIth International Conference on Historical Linguistics. Amsterdam: John Bengamins, pp. 109—122.
Bybee, Joan L., William Pagliuca, and Revere Perkins. 1991. Back to the future. In E. Traugott and B. Heine (eds.) Approaches to Grammaticalization, Vol. II. Amsterdam: John Benjamins, pp. 17—58.
Chung, Sandra, and Alan Timberlake. 1985. Tense, aspect and mood. In T. Shopen (ed.) Language typology and syntactic description. Vol. III: Grammatical categories and the lexicon. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 202—258.
Clark, Herbert H., and Barbara C. Malt. 1984. Psychological constraints on language: a commentary on Bresnan and Kaplan and on Givуn. In W. Kintsch, J. R. Miller, and P. G. Polson (eds.) Method and tactics in cognitive science. Hillsdale, N.J.: Erlbaum.
Comrie, Bernard. 1976. Aspect. Cambridge: Cambridge University Press.
Dahl, Östen. 1985. Tense and aspect systems. Oxford: Blackwell.
Friedrich, Paul. 1974. On aspect theory and Homeric aspect. International Journal of American Linguistics, Memoir 28.
Givón, Talmy. 1973. The time-axis phenomenon. Language 49: 890—925.
Givón, Talmy. 1975. Serial verbs and syntactic change: Niger-Congo. In C. Li (ed.) Word order and word order change. Austin: University of Texas Press, pp. 47—112.
Givón, Talmy. 1979a. On understanding grammar. New York: Academic Press.
Greenberg, Joseph H. 1963. Some universals of grammar with particular reference to the order of meaningful elements. In J. H. Greenberg (ed.) Universals of language. Cambridge: MIT Press, pp. 73—113.
Greenberg, Joseph H. 1966. Language universals. The Hague: Mouton.
Harris, Martin. 1982. The ‘Past Simple’ and ‘Present Perfect’ in Romance. In N. Vincent and M. Harris (eds.) Studies in the Romance verb. London: Croom Helm, pp. 42—70.
Heine, Bernd, and Mechtild Reh. 1984. Grammaticalization and reanalysis in African languages. Hamburg: Helmut Buske.
Heine, Bernd, Ulrike Claudi, and Friederike Hünnemeyer. 1991a. From cognition to grammar — evidence from African languages. In E. Traugott and B. Heine (eds.) Approaches to Grammaticalization, Vol. I. Amsterdam: John Benjamins, pp. 150—187.
Heine, Bernd, Ulrike Claudi, and Friederike Hünnemeyer. 1991b. Grammaticalization: A conceptual framework. Chicago: University of Chicago Press.
Jeffers, Robert J., and Arnold M. Zwicky. 1980. The evolution of clitics. In E. C. Traugott, R. Labrum, and S. Shepherd (eds.) Papers from the IVth International Conference on Historical Linguistics. Amsterdam: John Benjamins, pp. 221—231.
Kiparsky, Paul. 1968. Linguistic universals and linguistic change. In E. Bach and R. T. Harms (eds.) Universals in linguistic theory. New York: Holt, pp. 171—202.
Lehmann, Christian. 1982. Thoughts on Grammaticalization: A Programmatic Sketch. (Arbeiten des Kцlner Universalien-Projekts 48). Cologne: Universitдt zu Kцln.
Matsumoto, Yo. 1988. From bound grammatical markers to free discourse markers: history of some Japanese connectives. Berkeley Linguistic Society 14: 340—351.
Pagliuca, William, and Richard Mowrey. 1987. Articulatory evolution. In A. Giacalone Ramat, O. Carruba and G. Bernini (eds.) Papers from the VIIth International Conference on Historical Linguistics. Amsterdam: John Bengamins, pp. 459—472.
Slobin, Dan I. 1977. Language change in childhood and history. In J. MacNamara (ed.) Language learning and thought. New York: Academic Press, pp. 185—214.
Svorou, Soteria. 1986. On the evolutionary paths of locative expressions. Berkeley Linguistic Society 12: 515—527.
Svorou, Soteria. 1993. The grammar of space. Amsterdam: John Benjamins.
Traugott, Elizabeth Closs. 1982. From Propositional to Textual and Expressive Meanings: Some Semantic-Pragmatic Aspects of Grammaticalization. In W. P. Lehmann, and Y. Malkiel (eds.) Perspectives on Historical Linguistics. Amsterdam: John Benjamins, pp. 245—271.
Zipf, George Kingsley. 1935. The psycho-biology of language. Boston: Houghton Mifflin.
[1] Термин «gram» был предложен Биллом Пальюкой и впервые использован в работе Bybee 1986.
[2] Начиная с периода недавнего возрождения интереса к грамматикализации в начале 70-х годов, два термина — grammaticalization и grammaticization — использовались [в англоязычной литературе — Прим. перев.], как правило, взаимозаменимо. Когда в 1983 г. мы начинали работу над нашим проектом, то остановили свой выбор на более коротком и элегантном из двух слов: grammaticization. С тех пор, однако, более длинный термин появлялся в литературе более часто. Тем не менее, мы здесь остаемся верны нашему первоначальному выбору, не считая, однако, что за этим выбором между двумя полностью адекватными терминами стоят какие-либо принципиальные проблемы.
[3] В работах Lehmann 1982 и Heine, Claudi, and Hünnemeyer 1991b содержатся очерки по истории теории грамматикализации, начиная с ее зарождения в трудах Кондильяка и Хорн Тука в XVIII и начале XIX века и до настоящего времени, причем в качестве наиболее важных вех приводятся исследования Гумбольдта, Габеленца, Мейе, Уитнея и Куриловича и пр. К недавним обобщающим работам относятся, помимо Lehmann 1982 и Heine, Claudi, and Hünnemeyer 1991b, монографии Heine and Reh 1984 и Bybee 1985.
[4] Форма глагола be, сопровождающего gonna, также подвергается сокращению при употреблении в качестве вспомогательного глагола, сливаясь с подлежащим.
[5] Еще один аргумент в пользу того, что форма muid возникла в результате переразложения (reanalysis), состоит в том, что она используется теперь с той же формой глагола, что и прочие местоимения (molann в нашем примере), и употребляется всегда в непалатализованном варианте независимо от фонологического состава глагола. Мы благодарим Алана Хадсона за замечания по поводу этого случая и за ирландские примеры.
Последнее обновление страницы: 11.10.2011 (Общий список обновлений)