Важа ПШАВЕЛА
Корни ● Лес плакал ● Свадьба соек ● Как появились на свет совы
Одряхлевший осел ● Поучительные рассказы старого вруна ● Гриф
Рассказ косулёнка (Рассказ маленькой лани) ● Мышеловка ● Смерть Баграта Захарыча
Свадьба соек
По изданию: Важа-Пшавела. Избранная проза. Тбилиси: Мерани, 1985.
Перевод Ф. Твалтвадзе и В. Орджоникидзе
(См. также перевод А. Кузьмичева)
Эта история произошла вдали от городов и сел, в большом темном и дремучем лесу. «Что за история?» — спросите вы. Я хочу рассказать вам о свадьбе соек...
Сойка Захарий решил жениться на очаровательной сойке Кетеване, славившейся не только своей красотой, но и необыкновенным лукавством.
Венчал молодых почтенный старец сойка Фома. Он старательно возвел очи горе и возгласил: «Благослови, господи, новобрачных, внуши им взаимную любовь и верность! И да размножатся они, яко рыба в воде и звезды в небе! Да хранится в неизменной чистоте ложе раба твоего Захария и рабы твоей Кетеваны. Аминь!» И сказавши это, он возложил на головы молодых великолепные венцы, сплетенные из полевых цветов.
«Аминь! Аминь!» — послышались отовсюду возгласы. Это закричали званые гости: сойки, щеглы, чибисы, зяблики, краснозобики, куропатки, ореховки, зиньки, чижи, дятлы, горлинки, голуби и многие другие.
Гостей собралось такое великое множество, что ступить было некуда. Для свадебного пира выбрали чудесное место: лесную поляну, густо заросшую травой и усеянную всевозможными цветами. Огромные деревья защищали ее со всех сторон. Цветы тоже были настроены радостно: они были гостями на этой свадьбе. Тут же пробивался из-под земли холодный прозрачный родник.
Длинный стол был уставлен разнообразными яствами и фруктами. К столу были поданы тысячи различных червячков и мошек и семена всевозможных трав...
Молодых усадили на тахту, засыпанную цветами, уселись и гости, и начался великий пир.
Еды и питья было в избытке.
Вина лились разные, а кахетинское, рубиновое, лилось рекой.
Все выпили за здоровье молодых, щедро одарив их подарками. Дятел, примостившийся неподалеку, у дупла сгнившего пня, громко затянул «Мравалжамиер»*.
— Эй ты, крикун! Что же ты вина не пьешь? Разве это дело?! А ну, выпей! — закричали в один голос все птицы.
— Постойте, друзья, погодите одну минутку, благослови вас господи. Я тут одну жирную гусеницу нашел — дайте мне ее выколупнуть, а там поите меня вином, сколько вашей душе будет угодно! — отвечал дятел, принимаясь старательно колупать гнилушку.
— А ну, посмотрим, чего ты стоишь! — закричали опять птицы. — Смотри, не промахнись, не сумеешь ее вытащить, пропадет твоя головушка — голодом тебя заморим, так и знай!
Дятел довольно долго долбил гнилушку клювом и постукивал по ней лапками. Наконец его старания увенчались успехом: он вытащил длинного червяка, напоминавшего сброшенную змеиную шкурку, и поднес его в клюве молодым.
— Да здравствуют новобрачные! — закричал дятел громко. — Слава всей честной компании! Ура!
— Да здравствуют, да здравствуют все! Ура! Молодчина дятел! Ни себя, ни нас не посрамил! — кричали птицы.
Тамада поднял тост за «доброго молодца» — дятел своей отвагой и ловкостью вполне заслужил его — и передал ему турий рог, наполненный вином. Дятел не переводя дыхания осушил его и бросил обратно тамаде.
А тамадою был все тот же старец Фома.
— Что ж это — хлеб едят, вино пьют, а песен не поют! — крикнул вдруг ворон и своим прекрасным голосом грянул застольную. Ему стали вторить остальные, и песня загремела с такой силой, что содрогнулись леса и горы.
Цветы покатывались со смеху.
Неподалеку в своей норке жил мышонок. Свадебный шум и крики нарушили его покой, и он выглянул наружу. Долго смотрел он на птичий пир и веселье, на жирные, вкусные и обильные угощения и глотал голодную слюну. Долго он крепился и наконец не выдержал: «Будь что будет», — сказал он сам себе, подбежал поближе и скок! — очутился прямо перед молодыми на большой вазе с орехами.
— За вновь прибывшего! Да здравствует вновь прибывший Пискун! — приветствовал его птичий хор. — Молодец, что пришел к нам, порадовал нас, дружище! — кричали подгулявшие гости.
— Будьте здоровы, будьте счастливы, дорогие! Пусть не иссякают веселье и добрые дела в вашем доме, да благословит вас господь! — попискивал мышонок, с усердием вгрызаясь в самый большой орех.
— А ну, поднесите вина Пискуну! Вина! — воскликнул тамада. — Ему надо побольше выпить, чтобы догнать нас!
— Милые мои, ведь не пью я! Вот орехи — это да! Орехи для меня дороже света дневного! Вы продолжайте веселиться, а я пока орешками займусь, в обиде не останусь!
— Что ты сказал? «Не пью?» Это что за ответ? На, выпей, не то на голову все тебе выльем! — угрожающе проговорил тамада, передавая дятлу рог с вином. Тот, почтительно приняв из рук тамады рог, подсел к мышонку.
— Выпей, дружок! Ведь сегодня у нас свадьба, а не что-нибудь! А где это слыхано, чтобы на свадьбе грызть орешки! Осуши этот рог, а там грызи, сколько душе твоей будет угодно! — упрашивал дятел, настойчиво протягивая Пискуну рог.
— Не могу, братец, отстань ты от меня! Не умею, и все тут! — отказывался мышонок, отворачиваясь от вина.
— Лейте, лейте ему прямо на голову! Пусть не упрямится, — распалился тамада. — Неужели ты, невежа, не выпьешь даже за здоровье молодых?!
— В жизни я вина не пил, люди добрые, а вы хотите меня сразу приучить! Как же это можно, что за каприз такой? Вы ведь народ порядочный, солидный!.. Вот лучше за здоровье молодых я съем один желудь.
— Влейте в него! Насильно влейте в этого разбойника! Зачем он приплелся сюда, если не умеет пить! Лейте ему прямо в глотку! — уже хором кричали птицы.
Дятел ухватил Пискуна одной рукой за шиворот, а другой стал лить вино из полного рога прямо ему в рот.
— Будь твоя воля, ты бы, конечно, не выпил, сударь, а здесь слово тамады — закон! Посмотри, сколько здесь народу — и все пьют, один только ты такой упрямый нашелся! Смелей! Смелей! Грех отказываться от такого добра, оно на пользу идет, как материнское молоко!
Мышонок глотал вино с трудом, по каплям, жалостно при этом попискивая. Видимо, с непривычки оно не доставляло ему удовольствия.
— Смелей, Пискун, смелей! Так его, так! Ай да молодец парень! — подбадривали его со всех сторон.
Мышонок приосанился, прочистил глотку и враз выпил почти весь рог. Лишь несколько капель вина пролилось на его бархатный кафтан.
— Эй, ты, остолоп, не лей вина на мой кафтан! Это тебе не кошмовая нашлепка на твоей башке! — в сердцах осадил он дятла, а затем, втянул в себя воздух, прокричал: — За здоровье молодых! За здоровье молодожена, дружка твоего! — и с этим допил последнюю каплю.
— Да здравствуют, да здравствуют! А ведь одолел! — раздались восторженные голоса.
Вино быстро разобрало Пискуна. Он стал распевать песни, оглушая всех своим писком, а затем пустился в пляс. Все кругом катались со смеху. За ним вышла в круг сорока, и они стали вдвоем отплясывать «давлури».
Вороны держались за животы, глядя на это зрелище.
— У-ух ты, устал! — сказал под конец Пискун, обливаясь потом. Он растянулся тут же возле стола и, тяжко отдуваясь, выпятил пузо.
На самом конце свадебного стола сидел соловей: певец не веселился и не смеялся; печально задумавшись, глядел он на общее веселье.
— О наш прекрасный соловей, почему мы сегодня не слышим твоих сладостных песен? — обратились к нему птицы.
Соловью не хотелось петь: «Не всегда же бывает настроение, не в духе я сегодня», — отнекивался он. Но птицы долго упрашивали его, и он наконец сдался.
Все замерли. Стало так тихо, что, пролети муха, и то было бы слышно. Цветы затаили дыхание, глядя на своего обожаемого песнопевца.
И соловей запел:
Слава тебе, о небесный владыка.
Слава вам, силы могучей природы,
Слава тебе, о жених,
И невесте —
Долгие годы ей, долгие годы!
Нежностью каждую розу наполнив,
Светлый венок вам любовно сплету я,
Все я вложу в него — не пожалею.
Все, что хорошего в мире найду я.
Вам поднесу его с искренним сердцем,
Головы ваши им украшая.
Сердце мое наполняя без края,
Пламя любовь зажигает чужая,
Нынче же все увенчала в округе
Ваша любовь, словно небо, большая!..
В это время поблизости оказался олень. Он стал внимательно слушать пение птиц, щелканье соловья. Соловьиная песня навеяла на него грусть, растревожила какие-то воспоминания, слезы заволокли его глаза, и, горестно вздохнув, он повернулся и скрылся в дремучем лесу.
Теперь птицы запели хором. Все они пели одну и ту же Песню, но каждая на свой лад. Они пели о величии природы, о благодати земной и возносили благодарность земле за ее блага.
В это время, озирая свое царство, медленно проплыл над ними в небе орел.
— Орел! Орел! Сам царь жалует к нам! — послышался чей-то голос. И мгновенно языки у всех словно прилипли к гортани. Никто не смел пискнуть. Страх и трепет обуяли всех.
В самом деле, орел представлял собою грозное зрелище. Достаточно было одного его налета, чтобы стереть в порошок всю эту птичью стаю.
— Чего вы испугались, люди добрые? Отчего все приумолкли! Разве царь позволит себе обидеть нас? — обратился к птицам отец Фома. — Если пожелаете, сейчас же я попрошу его пожаловать к нашему столу.
Часть гостей сразу же высказалась против этого: дескать, трудно выдержать взгляд его очей, уже не будет при нем того непринужденного веселья, и вообще все это ни к чему. Другим эта мысль понравилась: — Пригласить, да и только! — настаивали они.
Отец Фома стрелой взмыл вверх и несколько раз пролетел перед царем птиц. Орел, не обратил на него никакого внимания, словно перед ним летала муха.
— Здравствуйте, ваше величество! — приветствовал его отец Фома, сорвав с головы шапку.
— Здравствуй и ты, сойка! — степенно ответил орел.
— Великий государь! Мы просим тебя пожаловать к нам на свадьбу. Просим от всей души, от всего сердца. Преклонив колени, молит тебя об этом твой народ! Если пожелаете снизойти до нас, ваше величество, вечно будем благодарны вам, мы, верноподданые рабы ваши.
— Что же, можно, отчего же нет! — сказал орел. — Лети вперед, указывай дорогу.
Отец Фома стремительно ринулся вниз. Орел, сложив свои мощные крылья, устремился за ним. Будто само небо низринулось на землю.
С шумом и гамом поднялась птичья стая навстречу своему царю. Орел с достоинством приветствовал всех собравшихся. Его усадили во главе стола. Птицы стояли перед ним, обнажив головы. Только соловья не было среди них.
— Можете садиться, — разрешил орел.
И птицы все расселись по старшинству.
Это происходило в понедельник, днем. Всякий, кому случилось побывать в этот день в лесу — на охоте или на работе, — удивлялся тому, что не видно и не слышно птиц, словно они исчезли все до одной. Откуда людям было знать, что птицы пируют и веселятся на свадьбе соек.
Орлу подали вина в турьих рогах. Он охотно пил и очень повеселел, грянул даже какую-то воинственную песню своим наводящим ужас голосом.
Дрожь проняла всех от этой песни. «Господи, — молились все в душе, — не дай овладеть гневу сердцем нашего повелителя, а то передавит он нас всех в один миг».
Но орел и не думал гневаться. Он просил птиц веселиться, петь и танцевать. Но они сразу потеряли к этому всякую охоту и не могли даже понять, что с ними стало.
Чтобы расшевелить гостей, придать им смелости, орел потребовал музыки. Приказ был мгновенно выполнен. И орел сам пошел в пляс, притоптывая своими могучими лапами. Он даже все цветы потоптал на поляне.
Но танцевать с ним никто не решался. Один только Пискун под конец набрался смелости. Он так лихо прошел круг и выкидывал такие коленца, что дым стоял коромыслом. Увлеченный танцем, сгоряча, он даже перескочил разок через орла. Царь подосадовал слегка на глупую выходку юноши, но ничего ему не сказал, лишь глянул на него так, что бедный мышонок от страха чуть не испустил дух.
После этого взгляда Пискун никак не мог оправиться, почувствовал себя дурно и ушел с пира. Он улегся в отдалении под деревом, укрывшись сухим осиновым листом.
Из птиц смелее других оказался дятел. Он уже изрядно выпил и затянул во весь голос такую песню, что содрогнулась вся окрестность. Потом он, вконец обнаглев, стал приставать к царю:
— Кто сделал тебя царем, — говорил он орлу. — Разве мы тебя выбирали?
— Послушай, помолчи ты, чудак! С ума, что ли, сошел?! — в страхе зашептали птицы.
— И не подумаю молчать! Почему я должен молчать, а? Любезные вы мои... — продолжал захмелевший дятел, — что вы за народ?! В душе вы все его ненавидите, а в лицо не смеете ничего сказать. Смелость, мои дорогие, в прямоте!
Орел весело смеялся над задорным дятлом, однако птицы решили постоять за честь царя. Они схватили дятла, продели ему через клюв витую траву и привязали к дереву. Дятел недоуменно замолк, опечалился, не понимая, за что с ним так жестоко расправились.
В то время как у птиц происходила вся эта смута, к ним подкралась лиса. Коварная злодейка давно уже выслеживала их из-за лесной опушки и все ждала, когда они как следуют перепьются, чтобы наконец настал праздник и для нее.
Лису заметили как раз в тот момент, когда она собиралась схватить молодоженов. Поднялся шум, крики, многие взлетели в воздух. Лишь орел, раскрыв клюв, бросился на лису и в одно мгновение прикончил ее.
Птицы рассеялись по лесу; одни взлетели на деревья, другие продолжали кружиться в воздухе. На поляне оставались лишь орел и дятел.
Даже больной мышонок нырнул в свою нору, услышав тревогу.
Орел освободил дятла, сказав ему: «Я прощаю тебе твою глупость, ибо ты был выпивши. Однако впредь будь осторожен, не то не сносить тебе головы».
Он взлетел, поднялся высоко-высоко, будто слился с небом и стал кружить в вышине. А молодожены — Кетевана и Захарий — скрылись в густой чаще: в нежных ласках и поцелуях провели они этот день, а вечером уснули рядышком на одной буковой ветке.
1893
* Мравалжамиер — буквально, «многие лета», грузинская застольная песня.
■
Последнее обновление страницы: 16.01.2024 (Общий список обновлений)